Россия чуть позже

Нашу родину вот уже несколько столетий преследует один и тот же печальный сюжет.

Власть поменяется – и всё изменится.

Западный мир, этот великий завод по производству политических иллюзий, уже лет двести с лишним как создал уникальную машину непрерывных перемен в кабинетах и на должностях, но перемены эти вовсе не трогают своим мельтешением чего-то самого главного, что есть в американском, британском или французском государстве. Улыбчивые господа, произносящие на камеру скучные или увлекательные речи, исчезают и появляются каждые несколько лет, но вокруг них всё по-прежнему, а если и по-другому, то – эти изменения совершаются постепенно, а не из-за того, что Смит ушёл, а Джонс выиграл выборы.

У нас не так.

После Елизаветы Петровны её крайне неоднозначный наследник взял, да и подарил Фридриху русскую победу в Семилетней войне, зачеркнув все выигранные битвы, подвиги и взятые города, включая и сам Берлин.

Как воцарение, так и гибель Павла Первого разворачивали Россию полностью – и только из-за того, что оба события случились на слишком коротком отрезке времени, эти повороты выглядят в нашей истории скорее анекдотическими, чем трагическими.

Финал царствования Александра Первого обернулся восстанием декабристов, Николая Павловича – признанием поражения в Крымской войне, Александра Освободителя – резким прощанием с парламентскими проектами и прогрессивными, как считают либеральные историки, реформами, и только смена Александра Третьего на его сына – прошла как будто бы мирно и оказалась большой драмой только в тот момент, когда от престола отрёкся его сын, породив тем самым драму уже грандиозную, самую, может быть, грандиозную из всех, и на её страшном революционном фоне иначе высветилась и преждевременная смерть сильного царя.

Бегство Керенского сначала из Зимнего, а потом из Гатчинского дворца – обрушило уже не монархию, но весь прежний мир. Смерть Ленина и драка за власть вождей из политбюро опрокинули советскую Россию из мрачноватого, но всё же умеренного нэпа – в сталинскую тьму. В свою очередь, сталинский «чейн-стокс» в марте 53-го – вот уж в кои-то веки положительная перемена – освободил страну, но безусловно доказал всё ту же зависимость всего устройства огромной империи от фамилии первого лица. Многое изменило и свержение Хрущёва, а уж события марта 85-го и декабря 99-го нет смысла пересказывать, их пока что все помнят.

Так что можно с нехорошей уверенностью сказать: у нас нет политики, которая жила бы своей жизнью – меняясь, но сохраняясь, – безотносительно Кремля и трона, жила бы так, как это принято в коридорах какого-нибудь Госдепартамента или Пентагона, где смена президентов, конечно, сказывается на происходящем, но сами президенты намного чаще оглядываются на те десятилетиями, а то и столетиями неизменные принципы, что утверждены в этих коридорах. В каком году Америка «арендовала» военную базу Гуантанамо на Кубе? В 1903-м. И, кажется, ещё Обама хотел закрыть её, но – что-то мешает.

А вот в России – при условии смены власти – можно закрыть что угодно. И, самое главное, можно «закрыть» и саму Россию. Как это бывает, мы знаем.

Вот оно, главное опасение каждого патриота.

Какими бы ни были наши достижения, куда бы ни доходили наши войска, какие бы мосты, дороги, ракеты – ну, пофантазируем о самом лучшем, – ни были созданы, а земли – присоединены, а города – благоустроены, – всё может закончиться очень быстро и совершенно бесславно, если какое-нибудь новое начальство выберет себе дорогу Михаила Сергеевича с Борисом Николаевичем. И не нужно думать, что если этой дорогой уже хаживали в никуда, – этот пример остановит. Тут как в фильме ужасов: человек всё понимает, но почему-то всё равно отправляется в одиночестве куда-то вниз по лестнице, в тёмный подвал, где его ждёт зловещий призрак, а в нашем случае – распад и конец государства, сдача и позор.

Как этого не допустить? Как сделать так, чтобы нынешняя Россия, пусть и неизбежно изменяясь с приходом нового поколения политиков, пока ещё едва заметных где-то в углу официальных фотографий, всё же не пропала бы, не разрушилась, а сохранила то ценное, что мы имеем сейчас, и что прямо сейчас получаем, хотя бы даже в самом простом, географическом смысле – в Крыму, в Донбассе, в Херсоне и Запорожье, не говоря уж о многих других проблемных местах отечества, от Калининграда до Курил, от так называемого Союзного государства с Белоруссией до Кавказа, от Карелии до Казани etc. Страх 1991 года по-прежнему силён – и, может быть, именно своим наличием помогает удерживать государство, но что произойдёт, когда придут те, у кого этих воспоминаний уже не будет?

Гарантий нет. Есть только скромное предположение.

Если у нас нет целых социальных институтов, которые веками изготовляли бы готовых лидеров, нам нужна ситуация, которая не оставит выбора тем, кто у нас есть.

Легко заметить, что ранне- и среднесоветскую элиту от поздней – безотносительно нравственного, назовём это так, лица, а только в смысле успеха её деятельности, – отличал именно суровый опыт. Начальники от ленинского до брежневского призыва прошли тюрьмы и подполье, революции и перевороты, гражданскую войну и мясорубку репрессий, и, наконец, самую главную войну. Коллективное выживание первой половины прошлого века – сквозь все кошмары, выбивавшие совсем не только несчастных обывателей, но и вельмож наверху, – сделало тех, кто остался в строю, сильными, цепкими, и это продлило жизнь коммунистическому строю до их общего физического угасания в восьмидесятых. Схожую роль в старой России играло военное воспитание дворянства – и почти обязательное участие аристократии в постоянных походах и сражениях.

А вот у тех, кто пришёл в том самом катастрофическом 1985 году, никакого переживания-знания больших трагедий и сломов – уже не было. Новые чиновники прожили сытую, счастливую жизнь на советской карьерной лестнице, они были разбалованы долгой осенью коммунизма – и, когда наступил трудный день, а вся ответственность уже была на них одних, они растерялись и заметались, занялись вздором и ерундой, «общеевропейским домом» и «гласностью». Итог известен. И – легко заметить – ровно ту же судьбу готовил уже двадцать первый век для молодых управляющих путинской России, для тех, у кого нет характерного для старших боссов, травматичного, но и полезного опыта распада СССР, потери имущества и работы, хаоса приватизации, кровавого криминального цирка.

И если бы у нас всё так и шло, как оно было эти двадцать лет, мы могли получить в будущем ещё одно издание Горбачёва. Человека, который с сияющим видом идёт навстречу внешнему миру, думая, что кругом одни друзья – и все желают ему добра.

К счастью, 24 февраля 2022 даёт родине шанс.

Если нынешние украинские события всё же останутся в русской истории сложным большим делом, если их следствия и конкретные обстоятельства – фронтовые, экономические, санкционные, – смогут надолго отрезать наш правящий класс от западного мира, если ему, этому классу, придётся как-то налаживать здешнее производство, отвечать на коварные выходки с той стороны, готовиться к любым ударам, жить дома, наконец, и относиться к России как к своему дому, а не временной командировочной гавани, – это сочетание трудностей может воспитать начинающих начальников в правильном духе, а кто воспитываться не захочет, те уйдут в эмиграцию и не будут отягощать нас своим присутствием.

Но это если нам повезёт.

А если нет, мы закроемся. Ну, знаете, как ресторан вешает весёлую табличку – «Мы открылись!», – так и Россия иногда радует своих врагов объявлением: «Мы закрылись».

Но время всё ещё есть, дуэль, как писал Пушкин, не кончен, – и я надеюсь, что худшего не случится.