Битва за мораль

Страстная борьба за ту особую субстанцию, которую заинтересованные лица называют то «духовно-нравственными основами», то «духовными скрепами», то «моральным обликом», то «традиционными ценностями», но вещество её примерно понятно – это всё то же самое вещество, которое заставляло советские парткомы заседать по поводу семейных измен, а советских милиционеров – стричь хиппи в своих отделениях, – так вот, страстная борьба за эти свирепые идеалы началась в России в 2012 году и идёт до сих пор, постепенно разгоняясь и становясь всё более непримиримой. Максимально туманно сформулированных статей, связанных с «оскорблением» и «разжиганием», в Уголовном кодексе становится всё больше, как и специфических организаций, которые ведут охоту на безобразников.

Но откуда приехал к нам этот не очень весёлый цирк?

*

Невозможно предположить, что эта борьба происходит в силу искреннего желания наших казённых моралистов вместе с моралистами-активистами защитить от нехороших людей тот образ жизни, который уместно было бы назвать традиционным.

Россия – страна с исключительно низкой, по меркам её же собственных деклараций, повседневной религиозностью, с руинами уничтоженной ещё большевиками многодетной и многопоколенной семьи, с морями разводов, с низкой рождаемостью, с совершенно «нетрадиционной» моделью жизни в многоэтажках спальных районов, где человек не может чувствовать себя «хозяином дома и земли», с высоким уровнем недоверия обывателей друг к другу – за пределами узкого круга «своих». Это страна всеобщей атомизации и едкого цинизма, где самые узнаваемые социальные типы – это одинокая пенсионерка (мужчина давно умер, не дожив до седых лет), мать-одиночка с ребёнком и компания молодёжи, которая перебралась учиться или работать в мегаполис навстречу всему модному, прочь от всех связей с прошлым.

В этом пейзаже битва за чью-то (чужую, естественно) нравственность – это странная форма ворчания в пустыне, имитации нормы, которой нет.

*

С другой стороны, искусственный истеричный морализм – мировое явление.

Тотальный интернет, со всеми его возможностями для создания волн гнева, превратил в жалующихся бабок на лавке во дворе многие миллионы людей. Оказалось, что «оскорбиться» можно где угодно и чем угодно: встать на воображаемую табуретку, нет, убрать табуретку, она низковата, вытащить из кладовки стремянку, такую же виртуальную, подтащить эту стремянку к окну соцсетей, взобраться как можно выше, чтобы разглядеть где-то далеко – чью-то задницу или неудачную шутку – и, наконец, почувствовать себя праведно возмущённым, готовым писать доносы. А государство («здесь») или общество («там») – подхватит.

В западном мире принято говорить об «эксплуатации», «империализме», «колониализме», о «мизогинии», разоблачать равнодушие к нюансам расовых проблем или сексуальных жестов, предположительно сделанных кем-то лет 30 назад. Это – «левый» морализм. У нас он, скорее, «правый», и напирает на чувства старейшин национальных общин, на память об исторических свершениях, на мнения военных и госслужащих, на «бездуховность Запада» или священную роль церковных институтов.

Результат тем не менее одинаков. Униженные люди, произносящие на камеру фальшивые извинения, торжествующие активисты и постоянное изобретение запретительных законов, устроенных, как уже было сказано выше, таким образом, чтобы понять их можно было как угодно, то есть так, как их выгодно трактовать здесь и сейчас.

Скандалы, впрочем, утихают. Но противное чувство остаётся надолго.

*

Легко изобрести множество аргументов против этой «духовно-нравственной» истерии.

Можно сказать, что унижение и травля – это самодостаточное большое зло, которое не перестаёт быть таковым из-за того, что их объект в чём-то действительно провинился, а заодно и вспомнить евангельское, про «кто из вас без греха – пусть бросит камень».

Можно сказать, что сама логика этого возмущения – не учитывает всего разнообразия жизни и творчества человека. Ну, сообщил нам когда-то Владимир Маяковский – «я люблю смотреть, как умирают дети» – и что же, разве такой эпатаж может зачеркнуть место ВВМ в русской словесности?

Можно сказать, что у каждого есть право на глупость, на пошлость, на чёрный юмор, на сомнительный вид, потому что мир не может быть единообразен как военный плац, и это совершенно естественно, что люди то и дело выдумывают нечто спорное, ошибаются, дуркуют, экспериментируют.

Можно сказать, что настоящая нравственность начинается с пристального взгляда на самого себя – им же и заканчивается, поскольку действительно верующий человек именно в себе различает главного грешника и, занявшись собственными пороками, уже не видит смысла судить других, Бог им судья.

Можно сказать, что представления о нормах и приличиях очень текучи в истории, – так, причёски рок-музыкантов в 60-е выглядели скандально, но уже лет через 20 куда более радикальные космы никого не смущали. Сегодня серьга в ухе у мужчины – проблема, а завтра – и не заметит никто.

Всё это – правда, но всё это – избыточная правда, так как сама дискуссия – что с разъярённой толпой, что с амбициозными активистами, которые дирижируют её чувствами, – лишена смысла. Они затевают скандалы вовсе не для того, чтобы разобраться в сути вопроса.

У них есть какой-то другой мотив, очень практичный и очень простой.

*

Дело в том, что у «общественника» (пакостное слово, но тут оно очень уместно) в России есть очень узкий коридор для самовыражения.

Если он не радикал, не эмигрант, не кухонный фантазёр, но, напротив, тщеславный карьерист, – что ему, в сущности, доступно?

Критиковать первых лиц – самоубийственно.

Пытаться избраться на разные важные должности – бесполезно, и, в конце концов, к тебе зайдут на серьёзный разговор люди из неприятных учреждений.

Обсуждать фронт и его проблемы – себе дороже. «Дискредитация вооружённых сил» не спит.

Мешать застройке муравейниками в большом городе, громко обсуждать экологический ущерб от хищной деятельности корпораций, защищать интересы маленького человека, задавленного «структурами» – выглядит очень благородно, но в каждом случае это значит – лечь под асфальтовый каток.

Требовать от властей дать денег – на врача, на учителя, на дорогу, на пенсию, на лекарства – чаще всего бесполезно, и вызовет гарантированную аллергию в высоких кабинетах, так что можно забыть о карьере.

Вот так и выходит, что та единственная область, где наш тщеславный господин может – свободно и быстро, дёшево и сердито, без обречённого героизма, да и просто без риска, – много и успешно выступать, призывать, гнать волну, словом, суетиться, – это «мораль».

Там – вольная площадка, и если ты вышел туда на охоту и поймал какого-нибудь зазевавшегося хулигана, «посягнувшего на основы», честь тебе и хвала: и народ оценит, и чиновники дурного слова не скажут. Сделаешься знаменитым, причём знаменитым удобно и безопасно.

И потому в этом пространстве «борьбы за духовность» наблюдается самая настоящая толкучка, как в час пик в метро. Всем хочется кого-нибудь разоблачить, позащищать наши традиции, помочь полиции и суду покарать зло.

Но если вы, к счастью, не активист, не общественник, и вам не кажется, что «нравственные основы» срочно нуждаются в вас для того, чтобы не пошатнуться, – достаточно просто держаться подальше как от толпы, так и от её печальных лидеров. Не позволять себе быть оскорблённым. Не участвовать в травле.

И если бывает на свете поведение морально оправданное – это как раз оно и есть.