СМИ превратились в мешающий государству атавизм

Оставим в стороне вопрос о крушении российских оппозиционных СМИ. Большая их часть была уничтожена введением ответственности за публикацию фейков об армии, их остатки погребены под руинами USAID (признана нежелательной организацией в РФ). Рассмотрим ответственно соблюдающие отечественное законодательство классические медиа, для которых остаётся всё меньше места в современной России.

Официальная позиция власти заключается в установлении в стране режима «военной цензуры».

«Многие издания закрылись, журналисты разъехались. Но не забывайте, в какой ситуации мы находимся. Сейчас время военной цензуры – беспрецедентное для нашей страны. Война ведь идёт и в информационном пространстве тоже. И было бы неправильно закрывать глаза на медиа, которые целенаправленно занимаются дискредитацией России. Поэтому я считаю, что сейчас этот режим оправдан», – заявил в вышедшем на днях в журнале «Эксперт» интервью пресс-секретарь президента РФ Дмитрий Песков.

Но практика показывает, что «военная цензура» не объясняет все происходящие в медиасфере события. В ней накопились собственные пока неразрешимые проблемы.

Некому говорить

При всём разнообразии используемых социологами при анализе массовых коммуникаций подходов их объединяет несколько общих принципов. Первый и наиболее важный из них – наличие коммуникатора. Это может быть субъект экономики или политики, группа людей или структура, у которых существует необходимость донести до определённой части общества важную для неё информацию. Коммуникатором может, например, выступать заинтересованный в получении обратной связи от общества представитель власти, бизнесмен, ищущий клиентов либо лоббирующий свои интересы.

В современной российской действительности реальные коммуникаторы оказались в критическом дефиците. В исполнительной власти сложилось понимание, что любое сказанное тем или иным чиновником без согласования с вышестоящим начальством слово может стать причиной не только для отставки, но и для уголовного дела. Брать на себя ответственность за любой кризисный инцидент не хочет никто из них. Внятные комментарии органы власти дают только после длительной процедуры утверждения официальной позиции на верхах.

Яркий пример – отсутствие реакции власти на инцидент с разливом мазута в Чёрном море. Первые заявления по данному ЧП были сделаны лишь через неделю, первые решения – приняты через две недели. Информационная инициатива была властью безвозвратно упущена. Последствия этой медлительности проявились ещё не в полной мере.

У представителей законодательной власти, напротив, рот практически не закрывается. Но в подавляющем большинстве случаев создаваемые ими месседжи не имеют важности ни для населения, ни для самих парламентариев. Законодатели, всерьёз рассуждающие о предоставлении политического убежища в России Илону Маску или о продаже алкоголя через «Госуслуги», прекрасно понимают, что их слова являются и останутся пустым звуком и не повлияют ни на что, кроме уровня их личных KPI в сводках вышестоящего руководства. Поэтому коммуникаторами депутатов можно назвать лишь с большой долей условности.

Разворачивающийся в России крупномасштабный передел собственности поубавил жажду общения у представителей бизнеса. Пресс-службы больших корпораций превратились в подразделения, ответственные не за распространение информации, а за недопущение её распространения. Если в СМИ и звонит представитель пресс-службы, то в большинстве случаев с просьбой удалить из очередного текста очередное упоминание о предприятии и его владельцах.

Нечего сказать

Коммуникатор посылает месседж, обладающий несколькими обязательными условиями. Сказанные с телеэкрана слова, чтобы считаться новостью, должны содержать факты и быть, как минимум, полезными и (или) интересными зрителю, дополнять его картину мира, побуждать на какие-либо действия или занятие какой-либо позиции.

Всё это чаще всего отсутствует в выступлениях многочисленных кочующих по телевизионным шоу экспертов. Они подменяют факты личными интерпретациями, предлагая сидящим по другую сторону экрана потребителям не информацию, а завёрнутый в однотипные формулировки страх. Страх, что вокруг враги, что будущее настолько неопределённо и опасно, что от него нужно прятаться в прошлом.

Не ориентированы на реальные интересы аудитории и идеологические посылы, которыми пытаются заменить реальные информационные месседжи. В том числе из-за этого представители власти не понимают что (и главное зачем) говорить людям во время предвыборных кампаний. Один из последних примеров – выборы в губернаторы Свердловской области. В штабе врио главы региона Дениса Паслера борются два подхода. Согласно первому, врио – человек Путина, согласно второму – представитель интересов Урала. Судя по выбранному для кампании ключевому слогану «Урал позвал», ставка сделана на регионализм. В сегодняшней ситуации он может быть воспринят как в Москве, так и местным населением как намёк на сепаратизм. Есть подозрение, что сам Паслер не будет ничего уточнять, и вопрос зависнет в воздухе на весь его срок правления.

На уничтожение реальных информационных посылов направлен постоянно вбрасываемый в медиаполе шум. Чаще всего – использование затрудняющих восприятие информации слов и фраз (например, «хлопок» вместо «взрыв») и максимально широкое обсуждение в СМИ не имеющих реального отношения к жизни вопросов (например, угрозы со стороны ЧВК «Рёдан» и квадроберов).

Если вдруг в описанной обстановке какой-то реальный месседж случайно прорвётся к аудитории, то у ответственных чиновников и силовиков есть широкий арсенал методов, чтобы окружить поднятую проблемную тему стеной безмолвия. Пассивность аудитории и минимизация рождаемых в её головах смыслов для них – превыше всего.

Негде говорить

Как было сказано выше, сужение информационного поля уже приводит к закрытию или приостановке работы лояльных к власти СМИ. Один из последних примеров – пауза в выпуске газеты РБК, следующий номер которой выйдет только 25 августа.

Примеру этого делового медиа могут последовать и другие издания. Остаются непонятными дальнейшие перспективы даже таких провластных информагентств, как URA.Ru, один из сотрудников которого был отправлен за решётку.

Зачем говорить

В сегодняшних российских реалиях сложившаяся схема гиперконтроля за медиаполем выглядит достаточно эффективной. Она позволяет своевременно и полномасштабно блокировать угрозы внешнего информационного вмешательства в жизнь страны, подавлять любые попытки внедрения опасных для власти смыслов внутри государства. Но здесь есть одна тонкость: данные методы безупречны в условиях социально-политической стабильности. Ответ на вопрос, выдержат ли они проверку кризисом, неочевиден.

В феврале 2023 года все российские СМИ освещали митинг-концерт в Лужниках с участием президента Владимира Путина, в котором приняли участие более двухсот тысяч человек. Главным лейтмотивом публикаций стало единение российского народа вокруг власти и рост уровня поддержки руководство страны. Но спустя всего четыре месяца те же издания ответили молчанием на мятеж Пригожина и никаким образом не разъясняли населению, почему ещё вчера полностью подконтрольные Кремлю подразделения идут походом на Москву. Населению пришлось искать ответ на этот вопрос самостоятельно.