Дети
Интересно обнаруживать будущее в прошлом, когда уже всё закончилось, и мы знаем, куда повернёт жизнь. Находить красных комиссаров и просто советских знаменитостей на дореволюционных фотографиях, где они, как будто бы ещё такие невинные, смирные – стоят среди гимназистов или солдат, а то и кокетливо позируют в нарядах до того буржуазных, что за такое сами себя расстреляли бы, если бы были честнее. Или, что проще и чуть более блёкло, узнавать русских миллионеров, политических тузов и авантюристов недавнего рубежа веков – всё ещё в пионерских галстуках и школьных пиджачках, где-нибудь на уборке двора в семьдесят лохматом году. Новая власть, большой новый мир, который ещё не подозревает о собственном могуществе, тихо подчиняясь правилам старого, обречённого на неожиданное или плавное исчезновение, – эта история будет вечно воспроизводиться.
Но здесь и сейчас тот же фокус не повторить. Мы не знаем, в каких кабинетах, на каких кадрах новостей, на какой яхте или в каком окопе – находится наша грядущая середина двадцать первого века, и что она думает о себе, к чему стремится. Больше того, об этом никто и не говорит – все, кроме нелепых и радикальных мечтателей о несбыточном, живут так, словно бы происходящее сейчас – навсегда. Но часики, как говорит воображаемая мамаша своей не желающей рожать дочери, тикают.
*
Обязательным мотивом классической гангстерской драмы является желание героев не продолжать себя в детях.
Это устроено примерно так: папаша-мафиози, сильно уставший от неизбежной, но грязной работы, позволяющей ему контролировать преступный «ресурс», хочет, чтобы его нежное потомство, заслуживающее лучшей жизни, его заботами вышло в люди – туда, где университеты и книги, профессора-адвокаты-доктора, хорошая репутация и законные деньги. Чтобы им не пришлось заниматься всем тем, с чем ему надо иметь дело. Но цивилизованное общество, источающее высокомерие и лицемерие, презирает и его самого, и его детей – за него, и мешает им обелиться.
Важен здесь именно этот инстинкт самоотмены. Трезвое понимание разбойника, что он разбойник, и что желательно бы перестать быть таким – но для него это уже невозможно, на нём слишком много ответственности, обязательств, и, значит, миссия очищения переходит к следующему поколению.
И, разумеется, вовсе не только мафия мыслит примерно так.
*
Принципиальное отличие имперской элиты от советской – конечно, не единственное, но и всё же, – состояло в том, что имперские чины видели своих детей такими же, как они сами, а советские – ни в коем случае, упаси Бог, которого для них не было.
Сын генерала, губернатора, предводителя дворянства, командующего тут и там – становился в свой срок генералом, губернатором, предводителем и командующим тут и там.
Миропорядок, на котором держалась тогдашняя Россия, понимался её хозяевами как естественный, правильный, благородный – и, значит, завещанный по наследству, как им самим, так и от них.
Не то с политбюрошно-цэковскими магнатами. Судьба семей довоенных большевиков была слишком быстро разрушена 1937 годом, но дальше – можно определённо сказать, что сын партийного секретаря, генерала, министра, словом, большого начальника – должен был сделаться сотрудником НИИ, тихим специалистом в сложных материях, и без всяких претензий на власть. Так получалось не только из-за неловкости использования родственных связей. Главным было то, что волки развитого социализма, на словах одобрявшие всё, что положено, подсознательно считали свою биографию, своё восхождение на вершину – тяжким бременем, опасной ношей, чем-то однозначно отягощающим, что они не хотели бы передавать детям. Да, «мы действовали так, потому что так было надо», но – вам, молодым, так не надо, вы идите учить математику, занимайтесь филологией, да хоть ботаникой, считайте пестики и тычинки, но только не лезьте в эту трагичную и кровавую кашу.
*
Управляющий слой Российской Федерации зашёл в этой логике тайного самоотрицания куда дальше, чем нью-йоркские итальянцы и партийные старцы. В буквальном смысле «дальше»: те, прежние, пытались обезопасить и очистить свои семьи, не выходя за пределы того же географического ареала, – зато в последние тридцать лет, когда границы, казалось, потеряли свою значимость, был создан новый, «командировочный» тип руководства, когда важный дядя, сидящий в московском кабинете, нёс на себе груз решений и заработков, но его родственники, свободные от этой маеты, катались на спортивных автомобилях по Швейцарии, учились в английских частных школах и радовались средиземноморскому солнцу. Россия в этой логике – территория временного, вынужденного пребывания, пока работа не отпустит на Запад, на пенсию среди Альп, и даже если сам босс до пмж в Альпах так и не доедет – ну, значит, жёны и любовницы вырастят там детей и внуков, которым, наконец, повезёт.
И так бы это начальственное счастье длилось и длилось, уходя перспективой в заграничную бесконечность, но что-то вредное, что-то непредвиденное – вмешалось. То ли история, то ли судьба.
*
В результате событий 2014 и 2022 года Российская Федерация внезапно обернулась Россией, а её противостояние со всем западным миром – если не разрушило полностью, то, по крайней мере, сильнейшим образом повредило командировочному стилю крупных и средних шефов, поставив их перед вечным вопросом: как теперь жить? И чему учить тех, кому жить когда-то после?
Дети бывают свои, чужие и приёмные (то есть символические, как у цезарей, усыновлявших наследника на троне). Своих, как выше было показано, жалко, но и незапланированная сдача полномочий чужим – это всегда катастрофа, подобная семнадцатому и тридцать седьмому. Значит, нужно готовить приёмных, условных, но – готовить к чему? К постепенному возвращению всего прежнего, к усердному труду в ожидании средиземноморского солнца – или к изоляции, борьбе, словом, к опасным приключениям? И не предадут ли они, эти приёмные, не возникнет ли у них искушение продать осаждённую крепость за открытку с видами Альп? А если не предадут, то окажутся ли в состоянии держать руль крепкими руками?
Отцы что-то должны решить – там, в кабинетах, и за огромными заборами дач. Должны выбрать: пытаться продлить эту свою самоотмену во имя гипотетического переезда потомков – любой ценой, или всё же поставить на то, что сын командующего, даже если античный, условный сын, – тоже станет командующим, и не будет сдаваться.
А если они не решат, то за них решит время.
*
Успех каждого нового поколения во власти, помимо прочего, определяется наличием в коллективной истории этих людей, в их, если угодно, невидимом резюме – масштабного испытания, заставившего их проявлять хитрость, упрямство, умение держаться и преодолевать обстоятельства, побеждать страх, обнаруживать волю и талант, пусть иногда специфический, далёкий от сочинения стихов и симфоний.
У русской аристократии не было дефицита таких испытаний, поскольку империя постоянно вела войны, и соискатели большинства её высших позиций проходили через офицерскую службу. Для ранних большевиков таким опытом стало многолетнее подполье – аресты, тюрьмы, ссылки, каторга, участие в бунтах вроде 1905 года, а затем к этому добавились бои Гражданской. Следующий советский призыв – тот, который дожил в Кремле аж до 1980-х, – был психологически сформирован репрессиями, когда быстрый карьерный рост шёл строго по трупам – с немалой вероятностью к ним примкнуть, – а потом и всем тем, что последовало за 22 июня. А вот у поколения Горбачёва и Ельцина, у вельможных шестидесятников не было исторических испытаний, они застали войну ещё детьми, а дальше всё было только мягче и комфортнее, – и мы знаем, как они проявили себя в событиях конца века. Зато нынешний правящий круг, люди пятидесятых годов рождения, соединены в этом смысле развалом прежней страны, когда все их прошлые представления и старания стремительно обнулились, а чуть позже – общим переживанием девяностых, в вихре которых им нужно было не потеряться, не спиться, не пасть жертвой криминальной стрельбы, а заново собрать себя и завоевать себе место в новой реальности.
А что станет испытанием для тех, кому сейчас тридцать, сорок, чуть меньше, чуть больше, и кому суждено править Россией послезавтра? Может быть, нынешний юго-западный фронт, со всеми его непредсказуемыми последствиями?
Хочется верить, что этот отчасти травмирующий, но отчасти и возвышающий опыт у них будет. Иначе они не узнают, как удержать руль.
*
Зная всё то, что мы знаем об управлении родиной, нет ни одной рациональной причины верить в осмысленный выбор наследников действующего начальства, в их надлежащее воспитание, и нет резонов поверить, что ценности защиты отечества, громко выражаясь, не будут выброшены с глаз долой.
Уж слишком много мы видели спортивных автомобилей.
И всё же в ходе истории сказывается что-то ещё. Что-то другое, помимо офшоров, переговоров, яхт, подставных лиц, многометровых заборов, особняков на тёплых морях, интересных схем, лучшего миланского шопинга, лучшего альпийского воздуха и прощальных билетов в один конец.
В истории дует ветер.
И этот ветер – умеет разворачивать судьбы людей лицом к России, и даже в том случае, если они отчаянно сопротивляются.
И он же – это вовсе не предопределено, но шанс определённо имеется, – может бросить на самые высокие должности неизвестных нам ещё людей, пока что молодых и несведущих, этих недавних детей, и заставить их – формулируя суть в трёх словах – взяться за старое.
Отложить в сторону все весёлые планы – и отдать себя России.
Разумеется, они не могут.
Но если нам повезёт – они смогут.