Власть не может решить, нужно ли ей гражданское общество

Власть не может решить, нужно ли ей гражданское общество

Политика 25 января 2023 Вера Зелендинова

Спецоперация, которую большинство людей упорно называет войной, разбудила россиян и стала катализатором превращения населения страны в единый народ. В наиболее ответственной части проснувшегося народа идёт формирование активного ядра – настоящего гражданского общества. Оно отличается от симулякра западного образца, с которым привык работать Кремль, самостоятельностью и явно выраженным зарядом патриотизма и традиционализма.

Это не первый случай в истории России, когда серьёзные военно-политические потрясения кардинально меняли состояние социума. Во второй половине XIV века таким событием стала Куликовская битва, в ходе которой, по словам Льва Гумилёва, «суздальцы, владимирцы, ростовцы, псковичи пошли сражаться как представители своих княжеств, а вернулись оттуда русскими», то есть единым народом. Через 250 лет добровольческая (или, как сказали бы сегодня, волонтёрская) армия Кузьмы Минина и Дмитрия Пожарского стала политическим субъектом, который сумел положить конец Смутному времени и создать предпосылки для переучреждения государства во главе с новой династией. Но так было не всегда. Случалось, что мощные политические и социальные встряски давали противоположный эффект, и такие провалы были обусловлены как политикой государства, так и состоянием самого социума.

Политологи и эксперты сравнивают нынешнюю ситуацию с событиями, происходящими в Российской империи в годы Первой мировой войны. Выстраивание этих параллелей базируется на ряде бросающихся в глаза совпадений. В обоих случаях мы имеем дело с усталостью от затянувшейся войны, проблемами со снабжением армии, военными неудачами, связанными с просчётами командования, вмешательством иностранных разведок во внутренние дела России, антивластной игрой либеральной оппозиции, регулярными вбросами о мирных переговорах и предательстве в верхах.

Век назад под влиянием этих факторов российское общество в течение двух с половиной лет прошло путь от патриотического угара в августе 1914 года, безусловной поддержки власти, которая решила вступить в войну с Германией, и всплеска волонтёрского движения, когда предпринимательские сообщества присоединились к помощи фронту, а женщины, в том числе и из «приличных семей», включая царскую, пошли в сёстры милосердия, до заговоров внутри политического класса, отказа крестьян продавать зерно государству, массового дезертирства и готовности к бунту значительной части населения.

Развитие оформившегося к концу 1916 года кризиса привело к краху государства, радикальному переделу власти, Гражданской войне и полному переформатированию политических установок и всей системы управления огромной страной.

В контексте столь трагического опыта опасения повторить сценарий начала ХХ века представляются вполне оправданными, тем более что сегодня России противостоят не Германия и Австро-Венгрия, как это было 100 лет назад, а США и вся Европа.

В результате угроза (или её перспектива) серьёзных потрясений изображается как реальная или вполне вероятная. Учитывая состояние российских элит и многочисленные ошибки при выстраивании коммуникаций власти с гражданами, с этим было бы трудно не согласиться, если бы не одно но: логично выстроенные параллели не учитывают перемен в российском обществе.

Главное отличие – уровень грамотности. По данным на 1913 год, умели читать около 55 процентов населения, читать и писать – менее 30 процентов, а число тех, кто систематически читал книги или газеты, не превышало 15 процентов. Сегодня мы имеем поголовную грамотность и привычку читать если не книги и газеты, то новостные сообщения и социальные сети. Кроме того, есть такие источники информации и расширения кругозора, как радио и телевидение.

Этот разрыв в осведомлённости и общем уровне развития определяет рамки поведения людей, которые крайне слабо рефлексировали в 1914 году и достаточно сильно – в 2022-м. Поэтому всенародное одобрение решения императора о вступлении в войну с Германией «весило» меньше, чем 75-процентная поддержка спецоперации на Украине в 2022 году.

Пока интеллектуалы бредили о контроле над Босфором и Дарданеллами, восстановлении богослужения в стамбульском храме Святой Софии и «свободе для всех славян», православный народ, не вполне понимавший, ради чего началась война, поддался на провокации националистов и пошёл громить немецкие магазины. Эти вспышки бессмысленной ненависти периодически повторялись до середины 1915 года. А потом, устав от войны, те же люди подпали под влияние пацифистов и участвовали во фронтовых братаниях с немцами.

Известно также, что патриотический подъём в начале Первой мировой войны привёл к спаду забастовочного движения.

По данным фабрично-заводской инспекции, которая контролировала далеко не все промышленные предприятия, в июле 1914 года в России произошло 960 забастовок (число участников превысило 320 тысяч человек), а в августе – только 24 забастовки (менее 25 тысяч участников). Однако весной 1915 года, когда на фронт начали призывать фабричных рабочих, всё вернулось на круги своя – к моменту февральского переворота 1917 года количество бастующих превысило 430 тысяч человек.

Представить нечто подобное (погромы, забастовки) в наши дни достаточно сложно. И дело не в том, что «преступная путинская власть жестоко подавляет все формы инакомыслия и уличных выступлений»: репрессивная машина Российской империи работала гораздо более жёстко, чем современная. Просто сегодня при всей ненависти к «жирующим олигархам» и «вороватым и некомпетентным чиновникам» социальное недовольство не является доминантой общественных настроений, а 100 лет назад накал классовой ненависти был достаточно высоким и власть практически ничего не делала для его снижения.

Определённое влияние на сегодняшнее состояние социума оказал опыт ХХ века и прививка оголтелого индивидуализма в 90-х годах.

Если век назад вышедшие из крестьянства низшие сословия охотно собирались в толпу, то сегодня эта привычка сохранилась в ограниченных кругах националистов, у левых и «людей с прекрасными лицами», часть которых сбежала за границу, а другая спускает пар в социальных сетях. Все эти особенности современного социума сформировали новую парадигму его взаимодействия с властью, олигархатом и политическим классом.

Поэтому даже если оппозиционно настроенные элиты и агенты Запада попытаются устроить в России государственный переворот, майдан или «народную революцию», то им будет гораздо труднее, чем в феврале 1917 года, добиться поддержки со стороны других страт общества, в котором за последние годы сформировалось ответственное ядро. Оно состоит из граждан, которые лишены иллюзий, привыкли самостоятельно думать и успели узнать много нового и интересного про политическую кухню, мировые расклады и подлое лицемерие западных «партнёров».

Проведение в ноябре 2001 года Первого гражданского форума показало, что российская власть ещё тогда осознала необходимость взаимодействия с обществом, но объектом её внимания стали правозащитные и некоммерческие организации, многие из которых существовали на иностранные гранты и рассматривались Западом в качестве своего засадного полка. Эта стратегия дала о себе знать, когда накануне «гуманитарных бомбардировок» Сербии ряд российских правозащитных организаций получил циркуляры, предписывающие им выступить с осуждением политики Слободана Милошевича.

На этом фоне во второй половине 2000-х годов в России начали появляться очаги настоящего, а не бутафорского гражданского общества. Оно демонстрировало самостоятельность мышления, пыталось влиять на решения государства, не отказывая ему в лояльности, и даже добивалось некоторых промежуточных побед. Например, Центр содействия реформе уголовного правосудия и его руководитель Валерий Абрамкин, работая в контакте с Министерством юстиции и Федеральной службой исполнения наказаний, «продавил» принятие серии решений о гуманизации пенитенциарной системы России.

Ещё более показательной стала борьба общественной организации «Всероссийское родительское сопротивление» с насаждением ювенальной юстиции.

Точку в вопросе поставил Владимир Путин, неожиданно посетивший съезд организации в феврале 2013 года и поддержавший родителей, которые выступали за защиту суверенитета семьи от произвола чиновников. Это не помешало ювенальщикам предпринимать новые атаки, поставляя в Госдуму соответствующие законы, но из-за сопротивления консервативной части общества ни один из них так и не был принят.

Годом ранее активная часть общества провела серию митингов (самый крупный – на Поклонной горе), чтобы предотвратить попытку государственного переворота и майдана на Болотной площади. В результате либерально-оппозиционный тренд выродился в «прогулки по бульварам» и сошёл на нет. То есть консервативно-традиционалистское, патриотическое и антизападное давление на власть и другие центры принятия решений приносит плоды.

То же самое можно сказать о реакции людей на события в Донбассе.

В отличие от власти, которая фактически похоронила идеи Крымской весны ради Минских соглашений и игр с украинскими олигархами, пассионарная часть социума отправилась воевать с киевским режимом и занялась оказанием помощи ЛДНР. Поначалу таких было немного, но уже на первом этапе спецоперации к движению присоединились тысячи людей – это и простые работяги, и предприниматели, и деятели культуры, и политики. Такая консолидация способствует социальному связыванию общества и его устойчивости к внешним раздражителям.

Разумеется, в этом движении, как и везде, можно обнаружить проходимцев, присваивающих собранные средства, но это не меняет общей картины: сотни волонтёров и организаций отчитываются о каждом потраченном рубле, размещая в социальных сетях фотографии и видео оказания помощи фронту.

Фактически военные действия на Украине и участие в них западных стран стали катализатором оформления в России настоящего, а не симулятивного гражданского общества, которое поддерживает армию не только словом, но и делом, с достоинством и выдержкой переносит такие болезненные удары, как потерю территорий, диверсии, теракты, гибель военнослужащих и мирных жителей, не приемлет двурушничества подковёрных сделок и, главное, уже имеет почти оформившуюся идеологию, базирующуюся на патриотизме и консервативном традиционализме.

В последнее время эксперты много говорят о том, что сражающиеся на Украине военные должны составить новую элиту России. Однако в этих рассуждениях есть изрядная доля лукавства и трусливых попыток подкупить фронтовиков, чтобы защититься от их нелицеприятных вопросов и со временем превратить участников спецоперации в исполнителей воли нынешней далеко не безупречной элиты. Возможно, кому-то действительно стоит избраться в Госдуму, чтобы превратить её в место для содержательных дискуссий, но в целом предназначение этих людей состоит не в этом.

Даже в своём пока ещё зачаточном состоянии гражданское общество, состоящее из представителей всех социальных слоёв, работает на поддержание политической и социальной стабильности и является гораздо более серьёзным кадровым резервом, чем обучающиеся по специальным программам карьеристы. В связи с этим стоит напомнить, что в самый трудный период (последние восемь лет) Крымом вполне успешно руководит далёкий от политического бомонда бизнесмен и гражданский активист (сопредседатель координационного совета «За русское единство в Крыму») Сергей Аксёнов, а в руководстве ДНР и ЛНР тоже нет никого из тех, кто управлял этими регионами во времена Украины.

Судя по манипулятивным действиям демиургов российской политики, которые подсовывают обществу сомнительные фигуры вроде Виктора Медведчука, и риторике некоторых кремлёвских пропагандистов, без устали качающих алармизм («ударим по Варшаве», «возьмём Берлин», «нет, лучше Лондон»), власть никак не может выскочить из накатанной колеи и решить, что делать с мощным и полностью лояльным государству ресурсом в виде стихийно возникшего гражданского общества.

Этот синдром вечного запаздывания российской власти в данном случае обусловлен привычкой работать с полностью управляемыми группами – некоммерческими организациями, лидерами общественного мнения и другими проплаченными исполнителями.

Под взаимодействие с ними в государстве выстроена система коммуникаций и грантов на конкретные проекты. В этой схеме нет места для работы или хотя бы для диалога с самостоятельными субъектами, которых не принято воспринимать всерьёз («что они могут без связей и денег?»).

Прорастающее из гущи народной жизни гражданское общество пока лишено политических амбиций, не имеет лидеров и полностью развёрнуто в сторону государства, но пренебрежительное отношение к нему со стороны власти ведёт к его отчуждению от развивающегося общества. В результате выразителем его установок становятся люди вроде Евгения Пригожина – человека дела, прямая речь которого несёт в себе тот же энергетический заряд, что и оформляющаяся на наших глазах народная идеология.

Сегодня мяч находится на стороне государства, и оно должно решить, нужен ли ему такой мощный, но непривычный ресурс. Если да, с ним необходимо работать. Если нет, власть продолжит бег по кругу и рано или поздно столкнётся с тем, что новые политики, опираясь на гражданское общество, которым она пренебрегла, будут готовы забрать у неё рычаги управления.