Восемь лиц одного боя
Русско-украинский конфликт – если отвлечься от двух официальных трактовок, которые дают ему отечественный и западный агитпроп, и которые нет смысла лишний раз пересказывать, – предоставляет вдумчивому современнику и будущему историку широкое поле для толкований. Стоит только отказаться от страстных риторических бурь в социальных сетях, где стороны перебрасываются банальными оскорблениями (Мордор, орки, нацисты etc.), как открывается вся многозначность происходящих драматических событий. Этакая матрёшка причин и смысловых слоёв, где за наиболее очевидными линиями противостояния – можно угадать и другие, менее заметные.
Сюжет номер один в этом списке: Россия и Запад, для борьбы которых Украина, в силу стечения трагических обстоятельств, сделалась всего лишь боевым полигоном. История того, как бывшие противники тридцать лет назад вроде бы полюбили друг друга, но затем эти чувства оказались односторонними, только русскими, и потому наступило время охлаждения, полного разочарования, а затем и открытой вражды, – всем известна. К ней можно прибавить разве что следующий факт: никогда ещё в истории мировые лидеры не наживали себе врага в лице такого миролюбивого государства, каким была Россия рубежа веков. Все прочие противники либерального Запада из прошлого и отчасти будущего, будь то Германия разных времён, Советский Союз, Иран или (теперь уже) Китай – всё же известны своей жесткостью, а кое-кто и воинственной брутальностью, но современная Россия – вот уж кто хотел только торговать и добро наживать. Тем не менее, западный мир слепил из нас своего «демона» последовательно и неумолимо. И ещё кое-что. За то время, пока старая любовь сменилась свежей ненавистью, сам Запад необратимо изменился – и теперь речь идёт о том, что злая Россия должна не только проиграть на поле боя, но и присягнуть новым ценностям, капитулировать не только перед Киевом, но и перед «трансгендером». И это, к счастью, придаёт сопротивлению с русской стороны ещё один дополнительный мотив.
Второй сюжет: собственно Россия и Украина. Тут вроде бы можно согласиться с типовыми либеральными рассуждениями об империи, которая пытается притянуть к себе бунтующую провинцию, но заря свободы, однажды воссияв, уже не погаснет etc. Можно, да нельзя. Уж слишком много поправок требуется к этому унылому шаблону. Непонятно, почему империи – это плохо. Потому что так сказал политрук из американского кампуса? А так-то именно империями была создана почти вся мировая культура. Кроме того, пусть наша империя (забудем о справедливости этого термина в данном случае) и хотела бы удержать Украину, – в этом притяжении вовсе нет никакого «колониального угнетения», о котором так любит говорить прогрессивная публика. Украинец в России – или вместе с Россией – может быть кем угодно: генералом, олигархом, министром. Он, собственно, ничем не отличается от русского в глазах русских – тоже мне угнетение, ирландцам или индийцам бы такую «обиду» в известные времена, они бы крепко позавидовали. И, наконец, эта бунтующая провинция, в отличие от тех же ирландцев с индийцами былых времён, вовсе не ищет свободы отдельного существования. Она ищет зависимости, только не от нас, а от другого, враждебного нам сеньора. Впрочем, нужно признать, что именно эта линия столкновения – Кремль и Киев – самая уязвимая из всех. Дело в том, что на протяжении многих лет наше начальство пренебрегало всеми возможностями умного и мягкого привлечения к себе украинцев, ему было неинтересно развитие общественных связей в западном стиле, когда привязка к внешнему суверену образуется с помощью активистов, студентов, поощрения гуманитарного знания и гражданских инициатив. Нет, наше дело было другое: газопроводы, миллиарды, саммиты на высшем уровне, а прочее слишком мелко. Ну вот и дошло до того, что мы видим теперь.
Следующий сюжет – самый благородный, и даже героический для России. Это противостояние русских, оказавшихся на Украине после советского распада, – с принудительно украинизирующим их государством.
Противостояние крымское – с быстрым и счастливым (пока что) финалом. Донбасское – хоть и поддержанное Москвой, но такое мучительное и трагичное, что врагу не пожелаешь. Но и харьковское, одесское, отчасти даже киевское – сразу подавленное на местах украинцами, но всё равно проявленное в эмиграции, в притоке добровольцев на фронт, в создании общего непримиримого духа. Все эти люди, которые буквально не существуют для западного мира и его подхалимов, – не захотели уйти от России, когда все практические соображения требовали от них сдаться как можно скорее. А они не ушли. И теперь, когда огромная страна – неуклюже, с огромным количеством ошибок, но всё-таки встала с ними в один ряд, – можно сказать, что наш коллективный моральный долг этим брошенным русским из 1991 года все же начинает выплачиваться.
Теперь о более тонких материях.
Нынешний конфликт – это, парадоксальным образом, русско-советская битва. Но не в том смысле слова «советский», который связывается в нашей памяти с коммунистическим утопизмом или ностальгией по двадцатому веку. Нет, «советское» в данном случае – это строительство бесконечных «национальностей» за русский счёт, когда вывернутая наизнанку империя оказывается грандиозным инкубатором, в котором готовятся всё новые и новые нации и протогосударства, а им, в свою очередь, щедро раздаются земли и люди. И – в качестве связующей нити между всеми этими советскими народами, ушедшими восвояси тридцать лет назад, и Россией, которая обязана была по-прежнему их поддерживать и ни в коем случае не иметь к ним претензий, – процветала советская интеллигенция в Москве, которая и поддерживала этот космополитический дух, уже без всякого, повторюсь, коммунизма. Так называемое «СВО» – это радикальный разрыв совсем не только с украинской самостийностью, но и со всем этим пиршеством местного «мультикультурализма», а заодно и стремительное изгнание из России советской интеллигенции домой, в их родные Риги-Тбилиси. Сам эффект этого разрыва – даёт нам шанс воссоздать национальную культуру, задавленную всесоюзным нашествием прошлого века. Если, конечно, кто-то не отмотает плёнку.
Но есть и плохие новости. Мы видим, помимо прочего, и борьбу русских против русских. Потому что пейзаж на поле боя вовсе не ограничивается Тарасом в вышиванке, который теснит русского Ивана – или, напротив, бежит от него. К величайшему сожалению, вместе с Тарасом воюет и другой Иван, из того же Киева или Харькова, а иногда даже приехавший из Москвы. Дефицит политического содержания, дефицит национальной культуры в послесоветской РФ оказался настолько велик – честно говоря, грандиозен, –что на фоне этой свистящей пустоты люди начали верить чему угодно, любой несуразице, пусть даже самой враждебной, лишь бы она была энергичной и раздавала яркие обещания. Так у нас и возникла не имеющая мировых прецедентов «партия армян за Баку», «партия греков за Турцию», то есть партия русских, всерьёз поверивших, что даже в условиях тотальной украинизации победа Киева может принести им какую-то «свободу». Это бесконечно наивная вера, но нам придется жить с тем, что она есть.
А ещё есть конфликт прошлого и будущего. Точнее, «прошлого», то есть здравого смысла цивилизации двадцатого века, более централизованной, ориентированной на большие культурные образцы, Пушкин-Жуков-Гагарин, – и «будущего», то есть фрагментированного, хаотичного мира двадцать первого века, где происходит мельтешение разрозненных «идентичностей», то какие-то туземцы Тихого океана, то ЛГБТ, то украинцы, то веганы и борцы с потеплением, и каждая из них кричит о своих страданиях и конкурирует за донаты. Дело, однако, даже не в том, что такое прошлое симпатично, а будущее – отвратительно. Главное то, что совсем не всякое будущее обречено на полномасштабную победу, а прошлое – на забвение, в истории нет такой примитивной линейности.
Вспомним, сто лет назад коммунизм был несомненным будущим, а капитализм – уходящей натурой, но что получилось чуть позже? Так и России нужно бороться за тот вариант завтрашнего дня, что может включать в себя много нашего прошлого, словно бы это современная жизнь в историческом доме, где кнопки и провода – новые, а брёвна и резьба – родные.
Если же посмотреть на сам тип общественного устройства враждующих сторон, то перед нами борьба мафии против секты. Основа «украинства», есть вспомнить знакомый каждому политический психотип, – это тоталитарное истерическое накачивание человека пропагандистской бурдой, которую он, однако, воспринимает с готовностью самого отчаянного фанатика. Сектантский принцип, когда простая, но для кого-то заманчивая идеология смешивается с жёсткой дисциплиной и гипнотическим воздействием на психику доверчивых, легко внушаемых людей, – это рецепт изготовления Украины, кушайте и не обляпайтесь. В наших же палестинах, напротив, царит не фанатизм, но, скорее, терпеливый скепсис, усталый цинизм, а единственный работающий механизм, создающий у нас доверие, – это личные отношения. В России любая идеология воспринимается вяло, дисциплина условна, а люди недоверчивы, но зато за фасадом всякого учреждения или формального дела – таится какая-то частная, спрятанная от посторонних система связей, где кто-то кому-то друг, брат, сват и, как говорят политологи, клиентела. Это, конечно, не настоящая коза ностра, но ближе к ней, чем к киевской аум синрике. Почему мафия лучше секты? – потому что трезвее, и её худшие свойства не предполагают дурдома.
И, в конце концов, перед нами конфликт добра и зла. Да, я не боюсь этого пафоса, предвидя чью-то кривую усмешку. Разумеется, в мировой практике всех революций, войн, межнациональных распрей и прочих больших трагедий – не бывает примитивного распределения ролей, когда одна сторона – в белом пальто, зато другая, и только она одна – покрыта грязью и кровью. Если вы верите чему-то подобному – поздравляю, вы верите грубой пропаганде. Тем не менее, нетрудно почувствовать ту фундаментальную разницу между современной Россией и Украиной, что позволяет нравственно отделить нашего человека с ружьём от чужого: Украина не просто творит зло, она – радуется злу. Если русский человек, выходя на дорогу силового противостояния, ощущает всю вынужденность этого занятия, и потому каждого, кто пробует хвастаться насилием, русское общество одёргивает, осуждает, неотступно думая о том, что противник в чужом окопе – он тоже свой, хоть и потерянный, но свой, и его жалко, – Украина злорадствует и ликует при виде русских несчастий и унижений. Её задача в этом многолетнем бою – рвать многосотлетние связи и уходить навсегда, и у неё нет сожалений и ностальгических воспоминаний о прежней жизни. И эта поза ожесточенной, нарциссической непримиримости, это наслаждение собственной агрессией – в адрес пленных ли, мирных ли, а заодно и пластающихся перед украинцами наших эмигрантов, – страшная картина душевного помрачения.
Когда-нибудь всё между нами закончится, всё успокоится.
И тогда – всё разнообразие нашей вражды будет исчерпано, а на её месте возникнет что-то другое. Может быть, примирение. Или, что более вероятно, равнодушие и пустота.