Мечты эпохи СВО
Пока русские войска в трудных боях забирают один за другим донбасские города, а прогрессивная публика соревнуется в проклятиях своей стране и мстительных сладких фантазиях о гаагском трибунале для Кремля, о наступающей украинской армии и гибели родины, – на противоположной от неё, патриотической стороне сочиняется много умелых и корявых текстов о том, как хорошо – и, главное, по-новому – мы заживём, когда победим. Есть среди них и образцы казённого, фальшивого оптимизма, но много и вполне искренних сочинений от идейных, пусть и немного простодушных людей.
Не хочется их расстраивать, не хочется с ними спорить. Но опыт несбывшихся надежд – в девяностые годы одних, вокруг четырнадцатого года совсем других – настраивает на мысль, что торопиться с восторженными прогнозами не стоит точно так же, как и с катастрофическими. Никто не Кассандра, но я почти уверен в том, что гора эмоциональных суждений и бурных ожиданий, которые легко заметить сейчас, довольно быстро исчезнет.
Итак, поговорим о том, чего не будет.
Империя не вернётся. Россия не сможет заново сделаться тем покорителем бесконечных пространств, чужих государств и разноголосья народов, каким она была три столетия подряд.
Причин много. Выросшая цена человеческой жизни, когда уже невозможно массово жертвовать людьми во имя больших государственных целей. Потерянные десятилетия, потраченные Москвой на один нефтегазовый бизнес, тогда как бывшие имперские провинции создавали новые, враждебные нам общности и всеми силами тянулись на Запад. Качество нашего нынешнего управляющего класса не сравнимо, увы, ни с аристократией, какой её слепили Пётр и Екатерина, ни даже с коммунистическими наркомами. Империя не вернётся, но зато свои подлинные национальные границы – в пределах тех мест, где всё ещё жива русская культура – Россия может вернуть. А это намного важнее.
Вечного разрыва с Европой, равно как и покорного, а-ля восьмидесятые годы, возвращения к ней с покаянием и капитуляцией – не случится. И либеральные фантазии об окончательном поглощении родины заграницей, так, чтобы больше не рыпалась, а только слушалась и делала, что говорят, и евразийские фантазии о том, что Москва станет центром каких-то бунтующих, неведомых союзов далёких и экзотических стран, отвернувшись от Берлинов с Парижами, – одинаково несостоятельны. Наши связи с западным миром – торговые, психологические, культурные – слишком сильны, чтобы не восстановиться, но и то отчуждение, тот разочарованный скепсис в отношении Запада, что копился у русского человека со времён югославской войны и дошёл, кажется, до предела из-за Украины – нельзя отменить. Чем бы ни кончился сегодняшний конфликт, мы так и останемся миром «другой» европейской культуры, подобно тому, как «похожими, но другими» являются для Европы латиноамериканцы. Останемся родственниками, но – в сложных отношениях, тех, что бывают в семье, когда люди не ссорятся и не мирятся, а сообщаются так, как получится, любят и ненавидят одновременно, да так и живут.
Триумф так называемых традиционных ценностей не состоится. Государство сейчас любит поговорить о том, как мы, в отличие от деградировавшей заграницы, променявшей всё своё святое на мигранта и трансгендера, бережно сохраняем – как принято выражаться в официальных речах – духовные основы и прочие цивилизационные коды. И может показаться, что военные победы и грозные политические повороты оживляют эту риторику, поднимают это консервативное знамя высоко-высоко. Увы, кое-что противоречит этой торжественной картине. Современные русские люди не отличаются многодетностью. Современные русские люди стремительно переезжают в большие города, где их обрабатывает глобальная мода (привет, трансгендер). Современные русские люди мало занимаются физическим трудом (привет, мигрант) и не рвутся в бой – как раз поэтому Россия ведёт СВО малыми силами, – зато массово сидят в офисах, занимаясь пиаром и рекламой, выкладывают в соцсети картинки и ставят ссылки. Отсюда следует неизбежное: мы никуда не денемся ни от феминизма верхом на метле, ни от инфантилизма верхом на самокате. Духовные основы отлично выглядят, но если выйти на улицу, то бороды можно увидеть скорее декоративные, как раз у тех, кто носит красные носки и не разбирает дороги, уткнувшись в Тик-ток с Инстаграмом.
Революции не будет. Политически активные граждане часто воображают абстрактно-идеальное начальство, которое в случае больших перемен придёт неизвестно откуда и всё наладит.
К сожалению, в случае больших перемен неизвестно откуда может возникнуть только глубоко неидеальный бандит, жестокий и жадный проходимец из подворотни, всё сомнительное очарование которого мы и так ещё не успели забыть. Наш народ сыт переменами в их самом худшем, самом травмирующем варианте, и потому сначала от старости должен умереть последний русский человек, который помнит, что такое двадцатый век, и только после этого свежая и наивная толпа сможет внести во власть жуликов в яркой обёртке. Но до этого ещё далеко – и пока что единственным, и действительно правильным методом улучшения начальства является его постепенная и естественная смена, примерно та же, что и на рубеже двух веков совсем недавно. Конечно, это медленное и скучное решение, это политический витамин, а не антибиотик, и тем более не хирургия, но мы уже столько раз резали – и всё неудачно, – что можно и потерпеть. И даже на юго-западных освобождённых землях надо быть готовыми ровно к тому же – кабинеты и должности заведомо не достанутся красивым и героическим людям. Но сражения выигрываются не для того, чтобы министрами и губернаторами становились герои голливудского кино. «Салтыков-Щедрин» как русский государственный стиль никуда не уйдёт, он может только слегка ослабевать. И с этим нужно смириться.
Экономическое чудо не произойдёт. Хочется верить, что свирепые санкции, наложенные на Россию, могли бы заставить наших чиновников и миллионщиков сделать то, в чём было бессмысленно их убеждать в мирной и расслабляющей обстановке: что деньги нужно держать и вкладывать дома, что нужно самим производить всевозможную технику, микросхемы-запчасти, платить учёным, содержать лаборатории, готовить сани летом, словом, всерьёз заниматься хозяйством, а не летать беззаботной стрекозой, исходя из той логики, что мы всё купим, где проще и дешевле, туда же и сами уедем чуть позже, а тут у нас временная командировочная база, примерно как на Северном полюсе – как заработаем Эверест долларов, так и отвалим. Кое-что в этом паразитическом жизнеустройстве теперь изменится. Но обольщаться не надо. Капиталы, покинув Лондон, по большей части уйдут в сторону Дубая, любую деталь, которую можно тайно привезти извне, будут привозить, а не пытаться делать на месте, зарплаты работников сложных наук не изменятся, ну и, разумеется, от чужих паспортов и особняков на дальних морях никто не откажется. И всё-таки свои пять рублей здравого смысла Россия получит. Где-то откроется завод, к военным приедут беспилотники, а очередной много и счастливо грабивший родину паразит убежит в Швейцарию, откуда будет писать гневные письма о «диктатуре всеобщего рабства и страха». И на том спасибо.
И, может быть, самое грустное для старшей части нашего народа. Советский мир и советский человек не возродятся.
В эти месяцы мы видим, что на крышах бывших украинских городов солдаты поднимают красные флаги, что ностальгические мотивы, обращённые к победам СССР и надеждам на возвращение той, во многом придуманной уже в следующем веке жизни – это главное содержание военной кампании, если смотреть на неё глазами простых людей. Но коммунистические символы, даже самые лучшие, отсылающие к 1945 году, иллюзорны. Украина – не Германия, войска РФ – не Красная армия, столкновение враждующих сил имеет куда больше общего с сербо-хорватскими или англо-ирландскими отношениями, чем со Второй мировой, а тот уклад, который несёт с собой Россия, очень далёк от советской реальности – как в полезных, так и в самых ужасных её проявлениях. Идеологические фантомы двадцатого столетия – «дружба народов» и «светлое будущее», «мировая справедливость» и «антифашизм» – всё это так и останется на кладбище истории, а впереди у нашего человека – его отдельная, национальная судьба, своего рода государственный хутор, интересы и дела которого будут его частной проблемой.
Правда, напрашивается вопрос. Если нет смысла ждать ни империи, ни экономического успеха, ни появления блестящих элит, ни никакой реставрации прошлого, будь то СССР или «традиционные ценности», то, собственно, зачем происходит эта СВО, цензурно заменяющая другое слово?
Чтобы миллионы русских людей и сотни километров русской земли вернулись в состав России – точно такой же, как она есть сейчас. Во всех отношениях несовершенной, печальной, с глупостью и воровством, тоской и неудачами, а не только красотой и величием, о которых, конечно, приятнее думать.
Чтобы два слова – свои и своё – как можно громче звучали.
И больше ничего ждать не надо.