Моя донбасская история
В эти дни, когда украинская артиллерия накрывает окраины Донецка огнём такой плотности, что невольно вспоминаешь о первых годах войны, я понимаю, что тогда, в 2014 году, мой выбор был абсолютно верным.
В конце 2013 года в Киеве заполыхал Майдан, и «Радио Свобода», где я работал, провела нечто вроде идеологической мобилизации. Если до этого разброс мнений и оценок по разным политическим событиям и поводам в различных службах корпорации мог быть достаточно широким (для примера: я, будучи главным редактором подразделения, освещавшего события в Грузии, Абхазии и Южной Осетии, считал Михаила Саакашвили преступником, а для русской службы он являлся маяком демократии), то так называемая революция достоинства уничтожила люфт в редакционной политике.
Происходящее на Украине следовало воспринимать, исходя из жёстких трактовок, навязываемых американским начальством: Майдан – это восстание украинского народа, стремящегося стать частью западной цивилизации, вопреки сопротивлению России, прочно застрявшей в своём имперско-советском прошлом.
А потом, как глоток чистого воздуха, как момент невероятного счастья случился Крым, и я написал колонку о том, что всецело поддерживаю решение президента России, решившего взять население острова под защиту. Это был первый и совершенно осознанный шаг к увольнению.
Текст произвел неизгладимое впечатление на украинскую службу РС, которая в тот момент добровольно присвоила себе роль коллективного Геббельса корпорации. Все вопросы, связанные с событиями на Украине, находились под её неусыпным присмотром. Впрочем, никто не возражал. Оценка событий украинцами в целом совпадала с редакционной стратегией, разве что была куда более истеричной и злобной. Украинская редакция устроила феерический скандал, текст, естественно, был удалён с сайта, я с поста главного редактора был сослан на глубокие выселки – рядовым корреспондентом в Молдавскую службу.
Ещё была Одесса. 2 мая – мучительный, наполненный ужасом и отчаянием день. Помню, как по лицу катились слезы, и я не мог остановиться, глядя на страшную картину, разворачивавшуюся в прямом эфире. Это стало точкой: после сгоревших ребят мне было ясно, что я уже часть совсем другого мира, который никак не соприкасается с РС, а напротив, противостоит всему, что радио собой олицетворяло в информационном пространстве.
И тогда я попросил оформить мне командировку на Донбасс, где уже вовсю разворачивались боевые действия. Послать меня – человека, сочувствовавшего протесту русских людей, взявших в руки оружие, чтобы защитить право оставаться самими собой, было невероятной ошибкой начальства. Но они почему-то этого не поняли. Так я оказался на территории, где полыхала война.
Решение о моём увольнении американское руководство приняло после того, как я прислал видеоролик из станицы под Луганском об эксгумации тел четырёх человек, без суда и следствия расстрелянных на месте бандитами из тогда ещё батальона «Азов». Кадры никак мною не комментировались, о судьбе расстрелянных рассказывали местные жители. Это была просто бесстрастная фиксация происходящего. Украинскую редакцию вновь накрыли конвульсии. И президент корпорации решил, что с него хватит Бабицкого.
Это был довольно тяжёлый момент. Я уходил в никуда с работы, где помимо высокой зарплаты сотрудники были обладателями дорогостоящего социального пакета: медицинская страховка, перечисления в пенсионный фонд, оплата аренды жилья. Но, начиная с Майдана, мне каждый день всё тяжелее было заходить на радио, которое внезапно превратилось в абсолютно враждебную моим взглядам организацию. Так что никакого особенного выхода у меня на тот момент не было. Я вернулся из Донецка, зашёл на радио, чтобы подписать бумаги об увольнении, и, ни минуты не сомневаясь в том, что поступаю верно, купил билет в обратном направлении.
Донбасс стал для меня воплощением русской войны, русского национального характера, проявлением той жертвенности, которая сформирована всей историей России, её православием и культурой.
После Великой отечественной войны это произошло впервые. Впервые русский человек принял осознанное решение поставить на кон свою жизнь, чтобы защищать самое дорогое, что у него есть: Родину (великую Россию, понимаемую не как российское государство, а как Русский мир, географические и культурные границы которого много шире), язык (не как средство общения, но как ценностную и цивилизационную матрицу), идентичность, не совпадающую в своих основах с мироощущением тех, кто посредством госпереворота и сотни трупов на Майдане рассчитывал приблизить свою страну к Западу.
Две народные (в самом прямом смысле этого слова) республики в течение шести лет остаются точкой нравственного притяжения для России. Вглядываясь в республики, в их героическое сопротивление, русский человек сегодня способен понять, кто же он есть на самом деле, каковы его духовные ресурсы, чем он может пожертвовать ради отечества, собственных идеалов. Ему открывается главная истина: что жизнь не является высшей ценностью человеческого существования. Что есть ценности куда важнее.