Очередная попытка сторонников ювенальной юстиции реализовать в России западную модель вмешательства в дела семьи спровоцировала бунт родительских организаций Пермского края. Поводом стало внедрение в регионе единой информационной системы «Траектория», предназначенной для сбора широкого круга информации о детях и семьях, которые на основании сомнительных критериев и субъективных оценок педагогов и психологов зачисляются в разряд неблагополучных.
В обращении пермских родительских организаций к родителям всей России подчёркивается, что в основу проекта «Траектория» легли три из семи базовых принципов западной ювенальной системы: презумпция виновности родителей, право чиновников на вмешательство в дела семьи и тотальный контроль над всеми аспектами семейной жизни. В принципе ничего нового в этом нет. На этих установках базировались все программы ювенальной юстиции и продвигаемые её адептами законопроекты.
Главное отличие сегодняшней ситуации – теперь вмешательство в дела семьи поставлено на поток, а для хранения и обработки огромного объёма собираемой информации используются цифровые технологии. И это только начало.
Местные СМИ сообщают, что в регионе «уже тестируют нейросеть, которая будет выявлять признаки неблагополучия по выражению лица».
В обращении пермских родителей внимание акцентировано на ещё нескольких важных моментах. Первый – противозаконный характер сбора сведений, относящихся к частной жизни и семейной тайне, тогда как право на такую неприкосновенность гарантировано Конституцией. Вторая странность состоит в том, что сомнительные с точки зрения закона и нацеленные на разрушение семьи технологии продвигаются в рамках реализации семейной и социальной политики государства, которое вдобавок финансирует этот проект.
Кроме того, авторы обращения сочли своим долгом указать властям на то, что «прямо сейчас в России, столкнувшейся с агрессией Запада, создаётся часть западной ювенальной системы, задуманной для разрушения института семьи». Особенно тревожит, что в ходе этих экспериментов из семей уже изымают детей, чьи отцы принимают участие в спецоперации.
Если в начале 2000-х годов Россия была вынуждена решать проблему беспризорных детей, количество которых приближалось к 2 миллионам, то во второй половине 2010-х на первое место вышла задача профилактики жестокого обращения, приводящего к гибели детей от побоев, недоедания и запущенных по вине родителей болезней. Ещё одной проблемой стал рост случаев проявления агрессии среди подростков, а также факты их вооружённых нападений на учителей и учащихся школ.
С 2014 по 2022 год произошло более 20 таких эксцессов по всей стране – от Москвы и Крыма до Новосибирска и Благовещенска.
В марте 2017-го Правительство приняло Концепцию развития системы профилактики безнадзорности и правонарушений несовершеннолетних. Помимо перечисления базовых задач документ обязывал органы власти и профильные учреждения совершенствовать методы работы «на основе создания единого понятийного, информационного пространства» и «внедрения новых технологий и методов профилактической работы с несовершеннолетними».
Поскольку, согласно закону «Об основных гарантиях прав ребёнка в Российской Федерации», защита прав детей, находящихся в трудной жизненной ситуации, осуществляется органами государственной власти субъектов РФ в соответствии с их законодательством, задача профилактики была спущена в регионы. Но организационные и методические указания были, судя по всему, заданы Москвой.
В результате в регионах, городах и муниципальных образованиях начали штамповать почти неотличимые друг от друга программы и методики выявления детей и семей, находящихся в трудной жизненной ситуации или социально опасном положении (как возможное условие совершения правонарушений). И работа закипела.
Так как в последнее время участились случаи попыток суицида и правонарушений, совершаемых несовершеннолетними из вполне благополучных семей, ответственные за профилактику подобных эксцессов чиновники дали отмашку на расширение понятий «неблагополучный ребёнок» и «неблагополучная семья» за счёт введения новых признаков риска, под которые подпадает всё больше семей и детей.
В результате в перечне показателей неблагополучия, публикуемых на профильных сайтах регионов, рядом с алкоголизмом родителей появляются такие маркеры, как плохие жилищные условия, болезнь ребёнка или другого члена семьи, восприимчивость семьи к кризисам (подверженность стрессам), инвалидность кого-то из родителей, частая смена настроений у ребёнка, а также невнятные формулировки вроде «при беседе стремится давать социально желаемые ответы» и тому подобное.
Временами доходит до смешного.
В Кемеровской области признаками нахождения в зоне риска считаются семья с единственным ребёнком и многодетная семья, низкая материальная обеспеченность и сверхвысокие доходы.
Некоторая извращённая логика в такой выборке, разумеется, есть. Проблемный ребёнок может быть в семье любого состава и с любым уровнем дохода.
На региональных сайтах психолого-медико-социального сопровождения опубликованы методические указания по выявлению проблемных детей и семей с распределением по трём степеням: семья социального риска, неблагополучная, кризисная. Кроме очевидных критериев, например наличия следов насилия у ребёнка, в ряде случаев предлагается присваивать маркерам разную степень тревожности и размещать их в таблицы.
Другой подход состоит в подсчёте степени риска путём сложения баллов.
Например, застали за курением – 30 баллов, побег из дома, беременность несовершеннолетней – те же 30 баллов, попытка суицида – 76, травля ребёнка в школе – 15. Методы количественного контроля подталкивают к гипердиагностике, а это ведёт к увеличению количества семей и детей, попадающих в реестры неблагополучных. Для хранения и обработки таких объёмов информации нужны соответствующие технологии.
Пермский край в течение многих лет был полигоном, на котором обкатывались пилотные проекты ювенальной юстиции. Этот опыт позволил региону стать лидером в деле выявления детского и семейного неблагополучия. Ещё больше подстегнули энтузиазм местных чиновников два громких скандала, связанных со стрельбой в пермской школе и смертью от истощения школьницы в Краснокамске.
В августе 2018 года в регионе было принято постановление «Об утверждении порядка работы по раннему выявлению фактов детского и семейного неблагополучия, профилактики неблагополучия и правонарушений и контроля результатов».
Документ сразу же назвали «постановлением о холодильниках» из-за пункта, обязывающего учителей посещать квартиры своих учеников и контролировать содержимое холодильников.
Другим поводом для недовольства стала методика начисления баллов неблагополучия.
В результате разразившегося скандала постановление отменили, а после серии итераций приняли новую концепцию профилактики детского и семейного неблагополучия. Она состоит из двух блоков – единой информационной системы «Траектория», содержащей полные сведения о каждом ребёнке, включая тесты и результаты педагогических наблюдений, и трёхуровневой модели оказания психологической помощи в соответствии с тремя степенями риска.
Девиз проекта: «Без внимания не останется ни один ребёнок». На каждого соберут досье, у каждого будет свой цифровой статус. Такое партнёрство ювенальщиков и цифровизаторов – тревожный сигнал для родителей всей страны, потому что, как сказано в обращении жителей Пермского края, своя «Траектория», возможно, с другим названием, будет в каждом российском регионе.
Родители уже жалуются, что учителя шантажируют их, «угрожают занести в “Траекторию” некую информацию, если они не выполнят их требования».
В результате, говорится в обращении пермских родительских организаций, «искусственно создаётся масштабный конфликт между родителями и учителями, руководством школ. Создаётся напряжённость между значимыми общественными субъектами, притом что учителя сами являются родителями».
Другой комплекс проблем породила трёхуровневая система психологической помощи неблагополучным детям. К её первому уровню относятся социально-психологические службы школ, ответственные за первичную диагностику и помощь школьникам из группы минимального риска. Обязанность второй ступени – детальная диагностика более сложных случаев и работа с соответствующей группой детей. Третий уровень занимается углублённой диагностикой и коррекцией наиболее сложных кризисных состояний.
В целом эта система устроена вполне логично. Но на практике всё оказалось не так просто. Проблемы первого уровня отчасти связаны с инцидентом в Краснокамске – ответственность за трагедию возложили на школу, которая на самом деле сделала всё что могла. Заметив, что девочка теряет вес, поговорили с матерью, которая охотно пошла на контакт и рассказала, что дочка болеет и с июня начнёт проходить курс лечения. Ребёнок хорошо учился, семья не выглядела проблемой, поэтому больше ничего предпринимать не стали. А в июле девочка умерла. Виноватой в смерти подростка сразу сделали школу: завуча сняли с должности, а классный руководитель, не дожидаясь разбирательства, уволилась сама.
Теперь, когда на школу возложили обязанность за первичную диагностику, ответственность увеличилась в разы.
Отсюда перестраховки – занесение благополучных детей в проблемные группы.
А поскольку кадров для работы с теми, кто относится к разряду минимального риска, у школ не хватает, часть этих школьников оказывается во второй группе. Ими должны заниматься восемь филиалов краевого психологического центра (учреждения находятся в разных районах Пермского края) и три структурных подразделения городского психологического центра Перми.
Сотрудники организаций жалуются, что к ним направляют вполне сохранных школьников, не требующих вмешательства специалистов. Детей возвращают под опеку школ, которые за счёт этих «пересылок» защищаются от ответственности за возможные эксцессы. Что касается действительно неблагополучных детей, то организовать нормальную работу с ними можно только в столице края и ещё восьми городах, где открыты филиалы краевого центра.
Чтобы оказать помощь жителям остальных 3634 населённых пунктов, включая 16 городов и 27 посёлков, нужно преодолевать огромные расстояния. Площадь Пермского края составляет 160 тыс. квадратных километров, то есть две Чехии или четыре Швейцарии. А регулярно совершать длительные поездки готовы далеко не все сотрудники психологических центров. Лежащий на поверхности выход – перевод ряда контактов в онлайн, но это не везде возможно и менее продуктивно.
Так как нести ответственность за нештатные ситуации никто не хочет, часть наиболее неблагополучных детей второй группы часто передают на попечение третьего уровня.
Разумеется, многое зависит от квалификации и добросовестности каждого специалиста. Однако у всей этой чехарды с перебрасыванием находящихся в трудной ситуации детей между разными уровнями логично сконструированной системы есть не только субъективные (стремление избежать ответственности), но и вполне объективные основания.
Школы, которые теперь должны собирать информацию об учащихся, вести и обрабатывать карты педагогического наблюдения, проводить первичную диагностику, определять степень риска и работать с самыми лёгкими случаями неблагополучия, не справляются с возложенными на них обязанностями. Образовательным организациям не хватает психологов и денег, чтобы привлечь и удержать тех, кто готов и умеет работать с детьми.
По существующим нормам школам необходимо иметь по одной ставке педагога-психолога на каждые 500 учеников. Проведённое в 2018 году пилотное тестирование трёх школ Пермского края показало, что в группу проблемных попадает 30–40 процентов детей.
То есть психологу, рабочее время которого определено 36 часами в неделю, придётся работать с группой из 150–200 школьников.
При этом на работу с детьми и родителями отводится 18 часов в неделю. Другая половина рабочего времени должна тратиться на подготовку к индивидуальным и групповым консультациям, обработку и анализ результатов обследований, заполнение отчётных документов и другие бумажные дела. В итоге получается, что каждому из проблемных учащихся психолог может уделить от пяти до семи минут в неделю. А если учащихся больше 500, но не настолько, чтобы можно было взять второго специалиста, времени на каждого ребёнка будет ещё меньше.
Ситуацию усугубляет тот факт, что во многих школах функции педагога-психолога выполняют обычные учителя, работая по совместительству. Объясняется это крайне низкими зарплатами, не превышающими региональный минимальный размер оплаты труда (с 1 января 2023 года равен 16 242 рублям), что не устраивает квалифицированных специалистов. Следовательно, одни и те же учителя должны вести свои предметы и заполнять базу данных, а некоторые ещё и работать с проблемными детьми.
Такое распределение обязанностей объективно снижает качество диагностики и оказания первичной помощи. К тому же вышестоящее начальство спускает инструкции и требует от сотрудников школ отчётов о количестве выявленных неблагополучных детей и семей.
Ситуация создаёт нервозность и провоцирует раздражение.
Как пишут по этому поводу пообщавшиеся с учителями местные издания, «командно-административные методы руководства и система принуждения к стандартам вызывают внутренний протест сотрудников образовательных учреждений».
В сухом остатке получается, что, практически выдавив из школ элемент воспитания, который присутствовал в ней в советское время, чиновники от образования лишили детей постоянного присмотра со стороны учителей. В давние времена классный руководитель мог завести с ребёнком задушевный разговор, отчитать или наказать его за проступок и немедленно получить ответную реакцию.
Тогда учителя тоже контактировали с родителями и, случалось, посещали семьи.
Но не с целью уличить взрослых в ненадлежащем исполнении своих обязанностей, а для того, чтобы совместными усилиями помочь ребёнку преодолеть сложности.
Это позволяло решать многие проблемы и обращаться в органы социальной опеки или инспекции по делам несовершеннолетних при районных отделениях милиции только в крайних случаях.
Разрушение этой системы оставило детей из неблагополучных семей без ежедневной помощи со стороны школы. Теперь такую поддержку пытаются заменить бюрократической системой учёта и контроля с маркерами и баллами вместо индивидуального подхода, с презумпцией вины родителей и изнемогающими от чрезмерной нагрузки учителями. В ответ столкнувшиеся с этой машиной родители бунтуют, потому что не хотят отдавать своих детей во власть ювенальщиков и цифровизаторов, которые строят для подрастающего поколения холодный и бездушный мир.
25 ноября 2022