Вышиванка против косоворотки
Есть элементарный критерий, позволяющий нравственно различать наши две стороны.
Он таков: кто кого готов терпеть, а кто кого – нет.
Русская культура, как она себя видит и чувствует, всегда найдёт внутри себя и поблизости от себя место для культуры украинской, и ничто в русской жизни не будет разрушено или поколеблено из-за самого факта общей жизни с Украиной. Больше того, русская культура, обогащаясь украинской, делается только лучше и больше.
Украинская же культура, напротив, хочет стереть все следы русской. Сейчас, в ожесточении боев, она жаждет этого особенно радикально, но не нужно обманываться, эти же деятели требовали того же самого и чуть раньше, просто с меньшим размахом. Украинская культура хочет изгнать из себя русское, изжить его и забыть. Хоть бы и впасть от этого в полное ничтожество, но разорвать эту связь.
Это соотношение – почти как у белых и красных сто лет назад. Белым нужны были рабочие и крестьяне, и они примирились бы даже с умеренными социалистами, им важно было хотя бы отчасти сохранить прежний мир. Красные, наоборот, желали избавиться от помещиков-капиталистов-офицеров-купцов-священников до конца, стереть врага из истории ластиком. Их цель была – рвать и разрушать, чтобы создавать нечто принципиально иное, но не сохранять.
Нечего и говорить о том, что симпатичнее.
*
Из всех заунывных обвинений в адрес родины, которые теперь можно круглые сутки слушать из глобального матюгальника, одно из самых несправедливых – это разоблачение «империи». Скверная, гадкая империя-де напала на Украину, чтобы царить, давить людей своим имперским господством и колониальным превосходством. Но свободные люди улыбнулись, взялись за руки etc., словом, всё строго по сценарию голливудского кино.
Бог с ним, что имперские государства в истории – совсем не худшие, и разнообразие культур и укладов под их властью было бесконечно большим, чем в те печальные времена, когда такая империя падала и на её руинах начинали грызть друг друга мелкие злобные собачки карликовых варварских государств. И уж точно бессмысленно напоминать о том, что Украина в общерусской истории от Хмельницкого и Разумовского до Щербицкого и Черненки-Кириленки никогда не была какой-то униженной и задавленной окраиной, но, напротив, работала чуть не позвоночником государственного управления, а выходцы из тех краёв составили изрядную часть русского культурного канона, и никто не попрекал Гоголя и Булгакова их происхождением, смешно и подумать такое.
Но есть и совсем простой аргумент. Дело в том, что современная Россия вообще не действует на Украине как империя, поскольку ни в чём не отличает себя от Украины, не видит между собой и другой стороной никакой разницы и, собственно, настаивает на возобновлении национального единства (за вычетом польско-австрийского Львова и К°), а вовсе не на усмирении каких-то несуществующих экзотических повстанцев, с которыми обычно и воюют империи на своих окраинах. Все спорные территории, где идут сейчас трагические бои, – это никакие не колонии, а самые обычные русские земли, русско-украинско-советские южные земли, если угодно, и ни один пламенный либерал, шпарящий фирменную пропаганду, просто не сможет отличить жителей Херсона и Луганска от жителей Ростова и Краснодара, если показать ему этих жителей без пояснительного титра.
Империя могла воевать в Чечне, Грузии или Сирии. Но на Украине 22-го года нет никакой империи, а есть Россия у себя дома, нация, а не империя, которая то ли собирается заново, то ли распадается навсегда, и мы волнуемся, пока ждём ответа.
*
Наше начальство следует нехитрому циклу в принятии больших решений. Допустим, нужно решить некоторую важную проблему, сделать какое-то срочное дело. Но проблема не решается и дело не делается. Чиновники что-то заунывно бубнят, распиливают бюджет ржавой двуручной пилой, да и просто спят. Время идёт, угрозы и последствия этого, если угодно, государственного даосизма только нарастают. Наконец, складывается уже совершенно нетерпимая ситуация. И тогда с самого верха отдаётся самый радикальный приказ, и оказывается, что все те вещи, которые правильно было бы сделать вовремя, вдумчиво, вникая в детали, теперь надо исполнить мгновенно, в режиме бешеного аврала, с огромным, иногда даже историческим опозданием, а заодно и принимая на свою голову все побочные эффекты спешки и радикализма, будь то паника, неразбериха, санкции и прочее. И всё-таки в этот последний момент что-то кое-как делается. Но, как выясняется, только для того, чтобы система вскорости снова заснула и все те силы, что были пробуждены отчаянным приказом, вернулись к своим прежним делам, то есть к лени, воровству и мелким интригам, и всё повторилось.
На Украине мы увидели уже несколько дублей этого порочного круга.
И можно спросить: а не так ли живёт и самый обычный человек, тот мужик, который не перекрестится, пока гром не грянет? Так и живёт – в полной гармонии со всесильным и всемогущим якобы государством. Но что простительно мужику, простительно ли Кремлю и всей России?
*
Как всем давно известно, шедевр жанра фэнтези «Игра Престолов» отличается от шедевра того же жанра «Властелина Колец» куда более трезвым и мрачным взглядом на проблему борьбы добра и зла. В мире Толкиена положительные и разрушительные силы однозначно разделены и противопоставлены; в мире Мартина, напротив, безусловного, идеального добра просто не существует, а зло разнообразно, зло присутствует везде, и в том числе там, где мы хотим увидеть только хорошее. Именно так и устроены подлинные исторические конфликты.
Нам хочется видеть Украину одиноко скверной, а Россию идеально прекрасной (тогда как мыслящим себя на другой стороне, конечно, приятно убеждать себя в том, что всё ровно наоборот). Но зло, повторяю, разнообразно.
Есть зло страшно энергичное, изощрённое, бесовское. Зло хохочущее, стремительное, склонное к театральной эмоциональности и наигранному садизму. Зло толпы, остервеневшей от безнаказанности, зло революционеров и сектантов-фанатиков, зло добровольных палачей и высокомерных нарциссов, презирающих противника, а себя мнящих центром вселенной.
И мы мгновенно узнаём его, когда смотрим в сторону Киева.
Но ведь есть и другое зло. Не революционеров и фанатиков, а чиновников Гоголя и генералов Щедрина. Не садизма и беснования, а тупого равнодушия и мусорного копания в бумажках, делишках и денежках, когда речь идёт о судьбе родины и людей. Не таланта разрушителей и маньяков, а бездарности и пустоты. Зло не геббельсовской лжи, а брежневской или сусловской. Зло не из Бонда или того же Толкиена, нет, – только деградация и ничтожность.
И вот его-то, это второе зло, мы и видим у себя дома.
*
Ария нашей бывшей либеральной интеллигенции была раз и навсегда исполнена 2 мая 2014 года, когда горела Одесса.
Но ария была в своём роде авангардная, вроде знаменитого «4.33» Джона Кейджа, и сводилась к тому, что певцы гуманизма, прав человека, мира и свободы выходят на публику, наблюдают за тем, как украинские националисты палками добивают прыгающих из пылающего здания людей и оглушительно молчат. Иногда зевают, посмеиваются, рассказывают мимолётные слухи – мол, у этих погибших были приднестровские паспорта (ложь), так что они не местные, их и не жалко. Эта ария молчания, увёрток и отговорок длилась весь тот безумный вечер и ещё следующий день, но запомнилась, мягко говоря, хорошо.
Так хорошо, что потом можно было уже пробовать трюки какого угодно масштаба подлости – воспевать «побратимов»-сверхчеловеков из Мариуполя, жадно мечтать о Гаагских трибуналах и распаде России на сто частей, плакать о рабском менталитете нашего неудачного народа и крысиными забегами петлять между Ригой, Тифлисом и Тель-Авивом. Но это было уже скучновато, поскольку именно тот, самый яркий момент, час-Эверест, когда коллективный московский Бердичев одобрил массовое убийство в прямом эфире, массовое убийство, совершённое без тени какой-либо недосказанности и неоднозначности («Кто стрелял? Откуда стрелял? Куда метил? Давайте разберемся!», – нет, здесь этого не было, здесь жгли и кромсали у всех на виду, ничего не стесняясь), – тот самый день вызвал такой сильный шок, такое истерическое непонимание: как это так, что русская (ложь) интеллигенция равнодушно отворачивается от бойни, что уже после этого, когда Россия пришла в себя и привыкла, им было нечем нас удивить.
Просто уезжайте отсюда куда хотите, – вот всё, что осталось сказать.
*
Формальным инициатором конфликта и нарушителем границ, как их понимает западный мир, 24 февраля стала Россия. Отсюда возник грандиозный вал мировой пропаганды: крик про агрессора, новый рейх, русских милитаристов, которых надо остановить, Украину-жертву, далее ещё много трепетных слов.
Но каждому, кто следил за развитием русско-украинской драмы как языкового переживания, речевого и психологического фона в социальных сетях, газетах и официальных речах начальников, видно, что повседневные впечатления от межнационального, аккуратно выражаясь, диалога радикально отличаются от формализма политической карты.
Украинцы зашкаливающе агрессивны. Они буквально лопаются от самоуверенности, ненависти, презрения к неприятелю и почти что наслаждаются дракой и своей героической позой, отвергая всякие намёки на компромиссный мир. Русские, напротив, уныло добродушны, чуть что – бросаются в воспоминания о старых добрых временах, то и дело бубнят что-то о переговорах, склонны к умеренным решениям и, конечно же, мечтают о бывшем и будущем единстве с Украиной поверх нынешней трагедии, но вовсе не об окончательном размежевании и ненависти «насовсем» а ля Косово и Карабах.
Почему так выходит? И официальный «агрессор» из New York Times – это вовсе не тот, кого мы видим агрессором в нашей обыденности?
Тут нужно отвлечься от политической карты и посмотреть на несуществующую «национальную» карту. А на ней – подлинная Россия, конечно же, ещё недавно заканчивалась как минимум на Днепре, включая в себя чуть не половину советской Украины. И все эти послесоветские десятилетия украинцы напористо осваивали, колонизировали, покоряли вялые русские территории, любезно оставленные им нашими властями разных времён. Отсюда и дух агрессии с той стороны, но не с этой, ведь если забыть о ленинских и беловежских границах, то Россия обороняется, а не наступает. Она наконец начала отвечать на безответный – долгие годы – напор, и это вызвало шквал возмущения: как это так, что отданные нам большевиками в полное подчинение русские да вдруг восстали и дали сдачи? Знай своё место, на цепь!
Но внешнему миру мы это никогда не объясним.
*
Трагедия украинской борьбы против русских состоит в том, что Украине уже не нужна независимость, не нужна никакая «отдельность», – и это делает нашу распрю во многом неразрешимой.
В прежние времена, в эпоху Петлюры с Грушевским или Бандеры с Куком, речь шла о хуторском обособлении крестьянского народного типа, о том, чтобы выгнать всех пришлых, чужих из своего условного села, будь то поляки, русские, евреи, немцы, и зажить там какой-то утопически счастливой жизнью, о которой всегда мечтают полукультурные деревенские боевики, вожаки отчаянных кровавых бунтов.
И если бы сейчас Россия имела дело с подобными мечтателями, она могла бы предложить им многое, собственно, почти все. Сохранение самостоятельного государства в изрядных границах, полная свобода гуманитарного самовыражения и культурного уклада, газ, деньги.
Но глобальный мир резко изменил сцену. Разница между всемирно богатыми и всемирно бедными теперь не только огромна, но она ещё и безнадёжно непреодолима, и, что не менее важно, общеизвестна. Когда-то давно человек жил у себя на хуторе – и другой жизни просто не знал. Но теперь, когда у него имеются телеграм с инстаграмом, он твёрдо усвоил, что где-то в Милане или в Лондоне всё иначе, всё блестит и сверкает, и туда даже можно попасть – самому или иногда вместе с хутором, если придумать, зачем этот хутор остро необходим Лондону, но строить из этого самого хутора собственный Лондон ровно так же бессмысленно, как и притворяться, что Лондона вовсе не существует. Другая жизнь – недоступно манящая – требует к ней присоединяться любой ценой.
И потому Украина уже не нуждается в том, чтобы быть, собственно, Украиной. Она хочет быть юкрэйниан пипл и постколониал идентити, чтобы Лондон пришёл и помог, а ещё лучше – забрал с собой. Но продать ему для этого можно только одно: ненависть к нам и борьбу с нами.
*
Русскaя империя имеет то преимущество перед остальными, что онa управляется непосредственно Богом. Иначе её сохранение было бы непостижимым, – сказал, согласно общеизвестной легенде, фельдмаршал Миних, а на самом деле его сын, главный екатерининский таможенник.
Эти записки не имеют финала, поскольку не имеет финала и сам конфликт, о котором теперь невозможно не думать. Но, в качестве условного заключения, я вспомню один мелкий эпизод.
Ранней весной, пока ещё не сошёл снег, а русская армия всё ещё осаждала Киев, – впрочем, уже было понятно, что не всё в этой осаде складывается так, как хотелось бы, – я оказался в гостях у своего приятеля, бывшего политика на Украине, а ныне политэмигранта, вынужденного покинуть один тамошний великий русский город.
Мы гуляли по лесу, он рассказывал мне печальные подробности, я вздыхал, мы делились прогнозами – смутными, тревожными, а потом он остановился, увязая в протаявшей луже, и строго сказал:
– Нам поможет только чудо. Если нет – что ещё? Так что надо молиться о чуде.
Я тогда не поверил. Я поверил ему потом.
И, плохой верующий, я всё же жду этого чуда.