Три Дня Победы
Наш главный праздник, как будто бы неизменный, на самом деле меняется вместе со временем.
Он был одним, стал другим, и даже радикально другим. И может быть, его ещё ждёт новое превращение.
Тот прежний День Победы из двадцатого века, существовавший с шестидесятых годов примерно до конца столетия, был торжеством самих участников этой великой драмы, их – хоть это слово и покажется странным – удивительным карнавалом.
Их было много. Они были – по нашим нынешнем меркам – молодыми. И они проживали свою трудную советскую жизнь, почти всегда – бедную, часто – незаметную, и никаких серьёзных подарков они не имели от того государства, не выиграли – в отличие от ветеранов, например, американских, – себе никакого достатка, холёной уверенности и уж тем более повседневного почёта, а в первые двадцать лет после войны и вовсе были в этаком полузапрете.
Возможно, причина в том, что это сообщество некогда вооружённых мужчин, прошедших самое страшное испытание в новой истории, пугало власти, им хотелось его слегка сдвинуть в тень.
Возможно, победный миф, новый праздник создавал хоть и неявную, но опасную конкуренцию официальному 7 Ноября, в нём чувствовалось что-то другое, что-то более важное, чем надоевший к тому моменту культ революции. А может быть, само грубое пренебрежение советской власти к отдельному живому человеку – любому – делало неизбежным и это прохладное отношение к победителям.
Иными словами, когда они были живы, они жили скромно.
Но был один день в году, только один – когда всё вдруг переворачивалось.
И смысл того Дня Победы – помимо больших и банальных слов о войне, мире, подвиге – состоял именно в этом триумфальном, грандиозном переодевании, когда эти вроде бы маленькие советские люди оказывались королями и королевами, когда они гордо выходили вперёд и находили друг друга, чтобы потом опять исчезнуть до следующего мая и снова стать просто маленькими людьми, спрятанными в тяготах советской жизни героями.
Ветераны были как те весенние цветы, что появляются в один короткий момент – и вот они прекрасней всех, а вот их уже и нет.
А потом пришло время, когда их и правда почти не стало, и День Победы мог уйти вместе с ними, физически отмениться – но вместо этого у него создалась вторая жизнь.
9 Мая двадцать первого века – уже не про встречу победителей, а про единство их наследников, как в общей радости, так и в подробностях семейных воспоминаний и череде конкретных портретов, создающих одну мозаику, один хор.
Это день нации. Русский аналог американского Дня независимости или французского Дня взятия Бастилии.
Раз уж 7 Ноября, к счастью, забыто, 12 Июня так и осталось мрачным недоразумением (от кого освободились-то? от самих себя?), и даже неплохая идея с 4 Ноября так и не сыграла, не состоялась, то именно этот праздник сделался национальным фундаментом, и наша огромная удача состоит в том, что его витриной в этом новом воплощении стал «Бессмертный полк», соединяющий коллективное – с личным, пафосное – с негромким, но зато уникальным, каким бывает любое сохранённое потомками родное лицо.
Конечно, в таких масштабных делах не бывает без перебора.
И потому неизбежно, что каждый год возникают какие-то странные и смешные новости – то стриптиз для воинов-победителей, то ряженые сумасшедшие в чужих орденах, то детский сад позирует в форме, с игрушечными автоматами, то фотографии немецких и финских солдат под видом красноармейцев на стенах домов и рекламных щитах, а то школьница, стоящая на гвоздях в знак уважения к ветеранам. И каждый раз это повод повозмущаться – для той стороны общества, на которой принято осуждать так называемое победобесие и самым надменным образом возвышаться над пошлостью и китчем, свойственным массовому гулянью.
Напрасно.
Дело в том, что прошлое воевало, страдало, погибало и побеждало именно для того, чтобы будущее имело право на беспечность, на глупое веселье, на ту праздничную суету, где всегда обнаруживаются и недоразумения, и вульгарность.
Жизнь вообще вульгарна, и уж тем более – когда она мирная, когда она хороша.
Жизнь так устроена, что из неё невозможно нацедить одну только правильную, стильную скорбь. И если во время войны у человека – кроме выживания, кроме простых и боевых его задач – есть какая-нибудь дальняя, даже более дальняя цель, чем сама победа, то она заключается в том, чтобы после войны можно было смеяться, плясать, безнаказанно ошибаться, да хоть стоять на гвоздях, только не воевать.
Так что даже в самых сомнительных, самых пошлых деталях современного 9 Мая эта цель достигнута.
На этом хочется поставить точку.
Но не получается.
Потому что приходится сказать, что и эта счастливая и беззаботная жизнь главного русского праздника может оказаться небесконечной.
В России ничто не навсегда, и нет оснований считать, что здесь никогда не растеряется государство, не поменяется сам порядок вещей, и наше возможное тёмное завтра, ну пусть послезавтра, не отразится на этом, казалось бы, вечном дне.
И если такое случится, если очередной приступ бессмысленного и обречённого подражательства, попытка догнать заграницу заставят каких-то ещё неизвестных нам, к счастью, начальников заговорить про мировое 8 мая как правильную годовщину, про то, что не надо радоваться, вздохнули разок для приличия – и к стороне, тогда День Победы ещё раз преобразится, получит ещё одну жизнь.
Почти такую же трудную и драматичную, как и всё то, с чего он, собственно, начинался.
Жизнь, полную сопротивления и борьбы.
Хочется, чтобы так не было.
Ну а пока всё по-прежнему – надо ценить этот момент самого лучшего и самого чистого русского триумфа, этот изменчивый, но всё-таки вечный день.