Димокрэси

Слово «демократия», бывшее в большой моде лет тридцать назад, затем совершенно исчезло из лексикона, связавшись в умах тогдашнего русского народа с вороватой и пьяной властью конца века, но вот уже лет десять, как оно медленно возвращается, вызывая всё меньше отрицательных ассоциаций. Напротив, вспоминая о политической конкуренции и свободных выборах, мы можем восстановить в памяти целый воображаемый мир.

Тут и лучшие, ещё не изуродованные позднейшим цинизмом, моменты конца восьмидесятых, когда по советским университетам и НИИ выступали кандидаты в народные депутаты, а явившиеся словно бы из ниоткуда – после грандиозного советского анабиоза – смелые граждане расклеивали листовки и спорили на улицах, в дискуссионных клубах, а затем и в телевизоре о своём будущем, тогда ещё определённо прекрасном.

А за спинами тех, перестроечных активистов, смутно различимы обнадёженные русские лица начала двадцатого века, тогдашние думские депутаты и участники бесконечных съездов общественности всех направлений и профессий. Аркадий Аверченко написал когда-то рассказ, где открутил историю назад – солдат с матросом убегали от Зимнего дворца, Ленин слезал с броневика, пломбированный вагон уезжал обратно в Германию etc., – но когда в финале ему нужно было сделать остановку, затормозить ход событий там, где хотелось остаться, он сделал это осенью 1905 года, в момент объявления манифеста о парламентаризме и гражданских правах.

И, конечно же, приходит на ум что-то американское, но не из той Америки, которая невротизирует своей армией и дипломатией внешний мир, угрожая непокорным державам и повторяя лицемерные формулы про «порядок, основанный на правилах», – нет, хочется воспроизвести дома что-то почвенно-американское, с долговязыми обаятельными политиками, пожимающими руки обывателям на лужайках, яркими дебатами и напряжёнными подсчётами голосов в прямом эфире, где до последнего непонятно – ну кто же выиграет Флориду, кто же выиграет Аризону?

Мы знаем, чем так хорош демократический строй. Уж хотя бы тем, что он позволяет относительно быстро и успешно решать разнообразные проблемы – в силу того, что само это понятие – проблемы – по правилам конкурентного мира является нормой, повседневностью серьёзного начальника. Если вам постоянно нужно думать об избирателе, если вы зависите от тех, кто за вас голосует, если они могут заставить вас уйти, а то даже и уйти с позором, если вас непрерывно атакуют альтернативные претенденты на должности, то вы живёте в реальности постоянного изобретения нужных слов и правильных идей, вы обязаны реагировать, спешить, успевать, отбиваться, выглядеть лучше и приходить первыми. Не то в султанатах, в сонной неизменности иерархического государственного порядка. Там все главные люди, даже если внезапно меняются, склонны считать себя вечными, поскольку их кресла никем всерьёз не оспариваются (пока не случаются болезни или перевороты), а их окружение, отделённое стеной от терпеливых людишек, зависимо только от своих отчётов наверх – и указаний, приходящих оттуда. И если так, если законная ротация невозможна, а соревнования происходят разве что в рамках кабинетных интриг, – то и нормой жизни становится принудительный казённый оптимизм, у всех всё хорошо, а будет ещё намного лучше, иначе как обрадуешь босса? И, значит, привлечь внимание властей к нарастающим трудностям невозможно, пока не произойдёт катастрофа, будь то военное поражение, революция или какой угодно ещё кошмар. Ну а коль скоро власти на коне, они будут рассказывать самим себе, какие они молодцы – и верить собственным докладам.

Аргументы философов и публицистов двух прошлых веков известны: те полагали – и не ошибались – что свобода-равенство несут с собой изрядное упрощение, радикальную ломку или медленную деградацию нравов и обычаев, принципов и знаний, поскольку на смену людям, наученным управлять во многих поколениях элитного воспитания, придёт господство «толпы», она же ленинская «кухарка». Они, повторюсь, были правы, но эта их правота уже не слишком актуальна, так как новый эгалитарный мир восторжествовал очень давно, а прежние аристократические традиции исчезли безвозвратно. Теперь, напротив, мы оказались в реальности, где если кто-то и может сопротивляться глупости модных поветрий, опираясь на «веру отцов» (чем бы она ни была), так это консервативный обыватель, та самая толпа, которая некогда была революционной, а ныне связывается скорее с защитой привычного порядка.

Нет, современная демократия вредна человеку не ломкой прошлого, уже сто раз сломанного. Её малозаметная хитрость, суть её «строчек мелким шрифтом» – как в том договоре, где вас хотят обмануть, – это глобальное устройство нынешних прав, свобод и возможностей.

Дело в том, что выборы, конкуренция, парламентаризм, «ответственное министерство» (как говорили в старой России), да и любая «общественность» – это люди. Это активисты и карьеристы, юристы и журналисты, говорящие головы и быстро бегающие фигурки. И все они – смотрят фильмы и сериалы, пользуются гаджетами и прочими технологиями, путешествуют, покупают, словом, впитывают все прелести цивилизации. И тем активнее это делают, чем они образованнее и богаче, – а состояться демократия может только в том случае, когда у вас есть деньги и культура. У нищих, несчастных и диких свободы нет, если это не хаос и разбой.

Но где делают лучшие сериалы? А лучшие телефоны? А где лучшие курорты? А где самые главные банки и биржи? Где самые знаменитые музеи, самые сохранные исторические города? Где продают идеальные тряпки? Где самые древние великие университеты? И где, наконец, любят и умеют учить других, как заниматься политикой?

Ответ всем известен. На Западе.

И это значит, что если те самые, наши интеллигентные, состоятельные и передовые граждане окажутся более не стиснуты осаждённой крепостью бюрократического, военного или мафиозного толка, но, наоборот, рванут навстречу открытой конкуренции и положительному социальному отбору, ура, вперёд, добро пожаловать, активные и молодые, – с чего мы взяли, что им зачем-нибудь будут нужны национальные интересы России, её хоть какое-нибудь государственное и культурное самостояние?

Зачем им долго и трудно строить что-то своё, когда в их распоряжении окажутся Нетфликс и Бибиси, Лондон и Милан, феминизм-гендер-шмендер-колониальная оптика-постколониальное трам-пам-пам-лгбтк-епрст и далее по списку. И что с того, что за входной билет в этот сияющий глобальный мир от них потребуют отказаться от малейших притязаний на самостоятельность – в вопросах территорий, законов, ресурсов, вооружений, всего на свете. Она им вообще для чего, самостоятельность? За них уже всё придумано прогрессивным человечеством. А если кто против – ну, сами понимаете.

Подключить себя, купив лицензию и нажав на пару кнопок, к огромной всемирной машине, которую не ты придумал и создал, не ты контролируешь, и вовсе не ты решаешь, что с тобой там дальше будет.

Нельзя ли как-нибудь обойтись без этого большого ласкового брата-Оруэлла?

Нельзя ли как-нибудь обойтись старым-добрым национальным обществом, где мы могли бы быть свободными людьми, но – внутри нашей собственной общности, а не под надзором неизвестно кого, следящего неизвестно откуда?

Нет, нельзя, – отвечают нам прогресс и современность.

Или димокрэси – или султанат, а третьего не дано.

Слушаем, вежливо киваем, вздыхаем, но всё же мечтаем о чём-то другом.