Что мы с ними делим

Вторая холодная война России и коллективного Запада, длящаяся уже полтора десятка лет – и ни конца, ни края ей не видно, – порождает целое море громких слов о том, почему этот конфликт вообще возник, и кто виноват, и что теперь делать. И слова эти – что с одной, что с другой стороны, – представляются одинаково сомнительными и далёкими от реальности.

Там – любят поговорить о зловещем желании реванша, об этих жестоких русских империалистах, которые – дай им волю – вот-вот захватят весь мир, о медведе с бомбой и маленьких, но гордых народах, соседних с медведем, что из последних сил сопротивляются его агрессии. Картинка, конечно, выходит яркая, но мы – поскольку мы и есть тот медведь – отлично знаем ей цену. Подлинная – а не взятая из фантастической пропаганды – Россия занимает во внешнем мире позицию настолько осторожную и оборонительную, что, право слово, иногда стоило бы быть и пожёстче. Всякий раз, когда можно выбрать между наступлением и защитой, наступлением и переговорами, Россия выбирает очередной саммит, а вовсе не танки во враждебных столицах. Ну а те самые гордые народы, что вроде бы должны обмирать от страха, хамят нам и оскорбляют нас так энергично, как поступают с противником, от которого не ждут никакого ответа.

Здесь – любят поговорить об уникальной евразийской цивилизации, с её нравственным и геополитическим кодом (о, эти причудливые выражения, откуда они только взялись), которой угрожает растленный и бездуховный Запад, поскольку хочет навязать нам свои ложные ценности, свой вечный план Даллеса, но не тут-то было! – наше патриотическое возрождение не позволит etc. В этом случае стоит заметить, что растленный Запад самым рутинным образом имеет дело с большим количеством древних и экзотических цивилизаций, многие из которых – индийская или арабская, к примеру, – отличаются куда большим своеобразием (назовём это так), нежели русская культура, почти во всём – европейская. Больше того, каждому у нас известно, что изрядная часть наших сограждан, и в том числе – значительная часть начальников разного уровня, – вовсе не стремится защищать никакой геополитический код, и не радеет ни за какую духовность, а вместо этого покупает виллы на Лазурном Берегу и отправляет детей учиться в британские школы, навстречу той самой растленности. Нет, что-то не так с этими речами о нравственности.

А если отбросить риторическую шелуху, то можно заметить следующее.

Россия в двадцать первом веке – действуя во внешнем мире – претендовала на статус союзника западного мира. Ни в коем случае не врага, но и не буквального вассала во всех вопросах, а именно союзника, сочетающего готовность идти навстречу американским и европейским пожеланиям в каких-то одних вопросах – террористы-наркотики-ракеты-трубопроводы – с независимостью в чём-то другом.

Но в чём именно? В свободе внутренних дел – и отношений с ближайшими соседями, со всем периметром своей безопасности, за вычетом официально ушедшей под чужой зонтик Прибалтики. Предложенный с русской стороны договор был примерно таким: мы делаем то, что хотим, у себя дома, но ещё вы не подходите близко к нашей зоне влияния в бывшем СССР, – а дальше всё обсуждаемо и решаемо. Кстати, именно на этих условиях дружит с Западом такое неоднозначное государство как Турция – с одной стороны, участник НАТО, с другой стороны – активный боец никем не легализованных региональных войн, контролирующий свою непризнанную республику на Кипре или «гибридное» воинство в Сирии. Тут же можно вспомнить и то аккуратное полупримирение, что образовалось в семидесятые годы у Брежнева и компании с администрациями Никсона и Форда: там стоят ваши, тут наши, но мы живём тихо, мирно, и никаких больше карибских кризисов.

Но этот договор был отвергнут. Причин тому, по-моему, две.

Во-первых, бюрократический триумфализм.

Когда какое-нибудь начальство может ни с кем не считаться – оно ни с кем и не считается, трубя свою победную песнь о том, как у него, начальства, всё хорошо, и как оно всех одолело. Буквально так же, как наша местная бюрократия, однажды выйдя из хаоса девяностых, терпеть не может самостоятельности ну хоть каких-нибудь игроков на политическом поле, стремясь поставить всех перед простым выбором: вы наш послушный агент – или вы иноагент, со всеми последствиями? – вот ровно так и глобальная бюрократия, выиграв ту, первую холодную войну, не собиралась уже просто так, за спасибо, вести себя сколько-нибудь терпимо и почтительно с этими русскими, и, обходя какие-то их «зоны влияния», того не делать, сюда не лезть. Кто вы такие, чтобы мы с вами всерьёз договаривались? Вы же проиграли. И тут самое время вспомнить, что перед тем, как Киссинджер ударил по рукам насчёт разрядки с Политбюро, – это самое Политбюро полвека подряд создавало Западу огромные проблемы, устояв во всех бурях середины столетия. Современная же Россия просто не стала угрозой такого масштаба и такой прочности, чтобы её можно было не только ненавидеть, но и отчасти уважать, и считаться.

Во-вторых, сила мифа.

Турция – и не только она, но и Израиль, и Саудовская Аравия, и Пакистан, – могут поженить близкие отношения с Западом и известную свободу рук у себя в округе – этого бомбим, этих разгоняем, делаем то, что нам надо, – поскольку эта их агрессивная бодрость не продаётся всему миру как устойчивый шаблон, сигнализирующий об опасности. Никто, даже самые отчаянные конспирологи – не развивают теорий о военном завоевании планеты израильтянами или саудовцами. Их существование в качестве самостоятельных региональных держав одобрено вселенским гегемоном именно в силу того, что гегемон верит в их подлинную региональность. Не то с Россией. Взятие Парижа в 1812 году, подавление европейской революции 1848 года, война чуть не со всей Европой в 1850-е, претензии на Константинополь в 1870-е и, заново, в 1914 году, а там и 1917 год, а там цепочка европейских коммунистических восстаний, а там и Берлин 1945-го, а там и Куба 1962-го, – весь этот длинный хвост международного русского (и советского, с той стороны это неразличимо) вмешательства бетонирует миф о медведе, который грозится нас всех растоптать. С этим представлением удобно жить: деды боялись русских – и мы, по крайней мере, сделаем вид, что боимся, будем продавать тот же страх. Ну и зачем тогда нужна дружба, когда у нас имеется старый добрый враг?

Хорошая формула: старый добрый враг. Русская угроза одновременно и очень укоренённая в истории, и в то же время фантазийная, с тайным знанием о том, что у медведя внутри мягкие опилки, а не бомбы, этот медведь на самом-то деле от силы ворочается в берлоге, лениво смахивая лапой самых назойливых, а не бегает по лесу бодрый и злой. И потому получается так, что бороться с нами – куда более выгодное дело, чем мириться. Примерно так в голливудских фильмах всегда ищут тот образ злодея, который и гарантированно напугает зрителя, и в то же время всерьёз ни с кем не поссорит. Китайцев обижать не рекомендуется, мусульмане тоже умеют сердиться как следует, латиноамериканская мафия слишком уж пародийна, – и кто остаётся? Белые гетеросексуальные мужланы из глубинки. А если дело происходит где-то вовне Америки, то тогда – сами понимаете.

Проблема в том, что нынешняя Россия унаследовала от позднего Советского Союза фатальный проигрыш в умственном и стилистическом влиянии на общество – отчасти и своё собственное, и уж тем более на чьё-то чужое. А это влияние – убийственное оружие, и тем более убийственное, что его действие очень трудно отследить, доказать и заблокировать, против этой, как теперь принято выражаться, мягкой силы – не работают системы всевозможного ПВО.

Наши начальники знают толк в танках и ракетах, трубопроводах и мешках с деньгами, гражданских и силовых чиновничьих учреждениях. Они умеют проверять документы и составлять справки, вещать из телевизора, командовать толпами и строить военно-полевые госпитали.

Но если требуется не это – точнее, не только это, – но и тонкая, хитрая настройка умов образованных и полуобразованных людей, каждый из которых не просто марширует – ать-два – на средства госбюджета, но и где-то самостоятельно бегает, активничает, пишет, преподаёт, митингует, куда-то избирается, за что-то горло дерёт, – это воздействие оказывается для нас невозможным. Почти всегда получается, что эти люди – наши враги, и ровно в той степени, в какой они амбициозны, в какой они претендуют на «лидерство», «инициативу», «знание правды», «модные теории» etc., – они враждебнее к нам.

Десятилетиями, пока Запад занимался в десятках стран – не говоря уж о своих домашних делах, – университетами, фондами, грантами, правозащитниками, местными депутатами, писателями, журналистами, феминистками, современным искусством, экологией, сложно и перечислить всё то, что поддерживалось и вдохновлялось из мировых центров, – Россия копила нефтегазовые деньги и вооружалась. Собственно люди же – те, что не состояли у государства на службе, – проходили куда-то мимо, в другую дверь, и в итоге оказывались психологически «у них», даже если жили и живут здесь.

Вот это ультрапрагматическое равнодушие к общественному настроению, культуре, моде, образованию, ко всякого рода «ветру», который нельзя намертво прописать в документах, прикрепив к школе-больнице-казарме и обязав поквартально сдавать отчётность, – и привело нас к тому, что так называемый бездуховный Запад наступает на нас в самых «духовных» областях нашего бытия, а России только и остаётся, что требовать гарантий безопасности, передвигая войска.

Неужели и этот наш с ними конфликт обречён кончиться тем же, что прежний, в конце двадцатого века?

Я отказываюсь в это верить – и надеюсь на чудо.

В русской истории так уже было не раз: всё, казалось бы, плохо, но чудо всё-таки произошло.