Арцах в огне

Арцах в огне

2 октября Степанакерт пустел на глазах: единичные удары по гражданским объектам к ночи переросли в массированный обстрел столицы Арцаха. Жители не выходили из подвалов и бомбоубежищ, кто-то уехал из города. Пятница стала днём обострения нагорно-карабахского конфликта: под огнём оказались мирные жители.

С утра пришла новость о том, что автобус с журналистами и уральской рок-звездой Юлией Чичериной, которая направлялась в Арцах, за 40 километров до столицы непризнанной воюющей республики попал под обстрел. Точечные обстрелы автобусов с прессой здесь стали привычными. Схема простая: пролетает азербайджанский дрон, затем идёт удар. В этот раз обошлось – никого не задело, вовремя спрятались, добрались. Чичерина говорит, было ощущение, что стреляли именно по журналистам.

– Мы стали нервно сдирать надписи PRESS. Они, по-моему, как мишень, – говорит мне Юлия, которая чуть позже, несмотря на все приключения в дороге, дала концерт для армянских бойцов прямо на передовой.

©octagon.media, 2020

На передовой, куда категорически не пускают журналистов, судя по всему, – ожесточённые бои, счёт потерь в которых с каждой стороны идёт на сотни убитых. Впрочем, где тут «передок» уже не совсем понятно, он везде.

Пока ждали вестей от Чичериной – мощный удар, ещё один, ещё… Крыша нашей гостиницы как будто затрещала. Все побежали к месту, куда упали снаряды: там дым, суета, скорые помощи, машины военных.

Прямое попадание в здание местной пожарной охраны. Как позже выяснится, пострадали 10 спасателей. Другая воронка – чуть поодаль, осколки ещё тёплые.

– Не может быть, чтобы это был «Град», он не берёт так глубоко, – спорим мы. – Скорее всего, это какая-то израильская РЗСО либо более мощный и дальнобойный советский «Смерч».

Осколки – стограммовые «Скальпели». Машины, что стояли рядом, – в решето. Под ногами хрустят стёкла.

Все улицы усыпаны разбитыми стёклами и осколками снарядов.Все улицы усыпаны разбитыми стёклами и осколками снарядов.

На улицах плачут женщины, прислушиваюсь к одной.

– Мирных много, – говорит.

Под конец дня, как стемнело, яркая вспышка озарила полгорода – мощный удар бьёт в уши, а затем тишину оглушает протяжный рёв. Слышно, как истошно воют дворовые арцахские собаки в унисон с сиреной воздушной тревоги. За окном кромешная тьма, и в любой момент случится новый прилёт. И случается… Уже ехали под разрывы снарядов, которых мы насчитали четыре. Скорее всего, работали боевые беспилотники. Под удар попали жилые районы. Есть ли погибшие, покажет утро.

За военными и дипломатическими официальными сводками, конечно, стараемся следить, но на «земле» задачи у военкоров другие. Понимаем, что идёт полномасштабная война между членом ОДКБ Арменией и членом НАТО Турцией, и никак иначе. Этого уже никто не скрывает ни здесь, ни там.

«Почему Россия молчит, вот скажи мне, – спрашивает грузный военный. – Вы же видите, что даже маленькие наши дети на русском говорят. Путин лидер великой державы или нет?»

Таксисты, которые подвозят российских журналистов часто абсолютно бесплатно, понимая смысл нашей работы, вопрошают: «Где Россия, когда придёт, тут же ваши интересы…»

Бои идут во всём Нагорном Карабахе. Пока мы были здесь, в Степанакерте, в другой части Арцаха разворачивались похожие события.

Мартакерт – «рождённый в бою»

Город Мартакерт переводится как «рождённый в бою» и сегодня оправдывает своё название полностью: пять дней там идёт война на уничтожение. В городе практически не осталось местных жителей, все уехали. Молодое мужское население мобилизовано. У местного жителя Армана сын сейчас на передовой.

– Он молодой, ему положено воевать, – говорит Арман, отказываясь рассказывать подробности.

В подробности здесь вообще никто не вдаётся. Прессе запрещено снимать всех, кто одет в военную форму, а также транспорт, технику, военные и муниципальные объекты. С моего телефона удалили все видео из бомбоубежища в администрации Мартакертского района.

– Сколько вас здесь осталось?

«Человек двести примерно. И только мужского населения. Женщины и дети все уехали. Тут “Смерчи” работают. Кто здесь останется?»

– Что самое сложное сейчас?

– Самое сложное, что наши парни должны быть на войне. Это главное. Остальное ерунда.

Артур, сопровождающий военный, уводит нас от местных. Он хочет показать нам места, где артиллерия и авиация работали по мирному городу. Мы идём по частному сектору под звуки снарядов, которые ухают будто рядом. С каждым разрывом вздрагиваем, Артур – ни разу. Он идёт спокойно, чуть впереди нас, на ходу разделывая только что сорванный гранат.

Эта война, не церемонясь, внесла коррективы в жизнь местного населения.Эта война, не церемонясь, внесла коррективы в жизнь местного населения.

Из частного сектора мы попадаем на улицу Баграмяна, где расположены кафе и магазины. Вернее, были магазины. Артур подводит нас к двухэтажному зданию с вынесенными окнами и раскуроченной лестницей. Внутри, среди разбросанных детских самокатов и велосипедов, ходит хозяин: он только месяц назад купил это здание и планировал торговать детскими товарами и игрушками. Но детей в городе теперь нет, игрушек, стало быть, тоже. Через дорогу стоит старая «Нива», больше похожая на решето.

– Здесь очень сильные были обстрелы, – показывает на выбитые окна Артур. – Троих убило и ещё раненых неизвестно сколько. Это людное место, азеры знали, куда стрелять. Плюс тут ещё рядом школа, всегда много народа.

Мы проходим мимо местной школы, в городе их всего четыре. Выбитые окна, обрушившийся от снаряда козырёк.

Слева от школы ещё три дня назад была остановка. Теперь о ней напоминают только дорожный знак и чудом уцелевшая лавочка. В трёх метрах от неё – огромная воронка два на два метра.

– А вот тут работала непосредственно авиация, здесь побило порядка пяти человек. Все гражданские, ни одного военного.

Возле воронки со свистом тормозит внедорожник с грузинскими номерами. Из него ловко выскакивают люди в камуфляже, быстро фотографируют воронку, прыгают в машину и уезжают.

– Этих нам ещё не хватало, – сплёвывает Артур. – Ладно, обстрелы усиливаются, кажется, будут работать по нам, пойдёмте обратно.

Действительно, канонада становилась всё сильнее и чаще, а главное, ближе к нам, заставляя переходить с шага на бег.

Мы идём по частному сектору под звуки снарядов, которые ухают будто рядом. С каждым разрывом вздрагиваем. К этому трудно привыкнуть.Мы идём по частному сектору под звуки снарядов, которые ухают будто рядом. С каждым разрывом вздрагиваем. К этому трудно привыкнуть.

Мы добежали до нашего микроавтобуса, который привёз нас из Степанакерта, погрузились и двинулись обратно. Не прошло и пяти минут, как окно, у которого я сидел, вылетело осколками в салон: возле автобуса взорвался снаряд. Водитель ударил по тормозам, а я уже лежал на полу, пытаясь запихать под кресло журналиста РИА Новостей.

– Ходу, ходу, ходу отсюда!

Мы выскочили из салона под крики военных и забежали в бомбоубежище. Артур оказался прав: работали по нам.

В день нашего приезда под обстрел попали четыре армянских и два французских журналиста издания Let Monde. Один в тяжёлом состоянии в реанимации, другому ампутировали ногу: не смогли сохранить от многочисленных осколков.

Нагорный Карабах