Дмитрий Ольшанский Записки о сложном мире Все записи автора
Дмитрий Ольшанский
17 июля 2023

Трагедия одного райцентра

Судьбы уездных городов центральной России в чём-то всегда различаются и всё-таки образуют единый сюжет.

История начинается на холме у реки. Там некогда было владение удельных князей. Впрочем, от них почти ничего не осталось – только пара упоминаний в летописях, фантазийная картина с теремами и всадниками в краеведческом музее (копия работы прилежного художника конца девятнадцатого столетия) и самое главное – заросшие крапивой и неизвестными цветами валы бывшей деревянной крепости (в незапамятные времена сгоревшей), на которых несколько лет назад, воспользовавшись каким-то московским грантом, новый мэр организовал урбанизм: проложил дорожки с плиткой, поставил лавочки и фонарики, а также поставил увеселительные скульптуры местных умельцев. Заезжей интеллигенции урбанизм и скульптуры не нравятся, она, высокомерная интеллигенция, полагает, что первобытные заросли были оригинальнее и поэтичнее, зато народ с удовольствием пользуется столичным шаблоном, и особенно те, кому шестнадцать.

В позднем средневековье город отошёл к Москве, примерно в это же время построили каменный собор, но после нескольких нашествий и пожаров его перестроили, потом снесли и выстроили заново. Советская власть устроила там склад зерна, кино и дискотеку, но в девяностые его отдали верующим и долго, трудно возрождали. Вокруг собора – идеальный цветник, бойкие тётушки заставляют быть красивым каждый сантиметр скверной земли. Настоятель – молодой консерватор, но прежде всего страшно усталый человек, его осаждают крестины и свадьбы (желающих покаяться почему-то намного меньше).

Екатерина Великая расчертила местные улицы по линейке, на них возникли прекрасные дворянские, а затем и купеческие особняки. Которые побогаче – полностью в камне, остальные – в любимом русском стиле, с деревянным вторым этажом и запущенным садом, верх которого виден за чудом уцелевшими воротами. Там, где в особняки въехали МВД, Сбербанк, суд или районная администрация, образовалось нежданное счастье, крыша на месте и стёкла целы. А где ничего подобного не случилось, там запустение и тлен. Правда, бывает ещё и так, что некогда семейный дом разделён на советские квартиры, и в них, несмотря на разруху и бедность, продолжается жизнь.

От самих дворян и купцов осталось побольше, чем от древнерусских князей: несколько портретов, написанных пьющим мастером из освобождённых мужиков и когда-то реквизированных из разграбленных усадеб, оттуда же и стол красного дерева с несколькими креслами – всё это опять же в музее, как и пояснительные надписи про многих орденов кавалеров и потомственных почётных граждан, которые сто пятьдесят лет назад в этих самых местах строили-создавали гимназии, богадельни и больницы, фабрики, магазины и публичные парки. Выглянув из окна, сложно в это поверить. Зато суровые физиономии красноармейцев и чекистов из соседнего зала, посвящённого революции, объясняют, почему возник контраст между позавчера и сегодня.

Вообще масштабы разгрома здесь, если всмотреться и вчитаться в подробности, не поддаются хладнокровному пересказу. На пространстве пары километров налево и направо весь двадцатый век жгли, конфисковывали, арестовывали, уводили с концами до ближайшего оврага, уплотняли, ломали, сносили, словом, неумолимо сокращали пространство красоты, радости и, главное, родовой непрерывности, меняя его сначала на трудовой брутализм, а потом, когда труд отменили, на пустоту и упадок.

Если пойти в сторону окраин, то возникнут хрущёвки, бараки, а скорее даже не имеющие внятного определения дома в два-три этажа из силикатного кирпича с художественными композициями из шин и пластиковых бутылок. Иногда может встретиться уцелевший храм восемнадцатого века – барокко, громили, но не до конца, а теперь помог благотворитель из мегаполиса. Река – та самая, которую видно от валов, если стоять на модной плитке, ещё неоднократно петляет где-то совсем рядом, но её не видно, поскольку нет набережной: губернское начальство всё обещает – и всё никак. Чтобы пробраться к оглушительному пейзажу, нужно просачиваться на задах депрессивной многоэтажки сквозь помойку и вечную грязь, через какие-то брошенные миллион лет назад то ли гаражи, то ли невесть что, под лай собак, под жужжание комаров, но если набраться храбрости и пойти дальше, дальше, то можно выйти на берег – и откроется пленительная картина с таинственными лесами на горизонте и одинокой моторкой какого-то невидимого рыбака, которая сонно покачивается на нежной воде.

С того берега не хочется уходить. Но придётся.

На окраинах – там, где шиномонтаж, заправка, невнятные грязные заборы, брошенное производство забытых товаров, пивная наливайка и уже подступает царство борщевика, есть ещё кладбищенская церковь (обычно Всехсвятская), куда нужно заглянуть, потому что её одну никогда не закрывали. Полюбовавшись на её скромный интерьер и осторожно обойдя свежеприбывший гроб, ожидающий отпевания на сдвинутых лавках, остаётся уйти по маленькой аллее в глубину, и там, среди памятников хмурым инженерам из семидесятых и этнографическим бабушкам в тёмных платках (жили очень плохо, но зато по сто лет), непременно отыщется доказательство тому, что история этого города – не просто набор музейных картинок. Обнаружится поваленное надгробие, где ещё можно прочесть: «Под сим камнем покоится прах купеческой вдовы…», и если прах упокоился после освобождения крестьян, то оформил его тяжеловесный гранитный сундук, а если до, будет изящная ампирная могила. В любом случае это знак – здесь не всегда был один шиномонтаж и объявления «быстро деньги», здесь и до них кто-то был. И этот призрак, конечно, нравится нам намного больше, чем печальная, беспризорная современность.

В чём нуждается этот обобщённый уездный город? В деньгах.

Но государственные деньги не приходят или приходят поздно, в малом количестве и не на то, в лучшем случае на фонарики.

Он нуждается в частных деньгах, то есть – в людях. Но людей больше нет. Их всё меньше, и каждый способный ребёнок, достигнув известного возраста, спешит уехать, чтобы как можно скорее превратиться в утомлённого подмосковного менеджера, меняющего толпу в бизнес-центре на толпу в метро, а то и активиста модных учений, если поступил на что-нибудь гуманитарное. А что ему делать, если останется дома, – утешаться пенными напитками, обозревая реку с валов? Это для тех, у кого двойки.

Иногда, правда, случается чудо. Приезжает москвич – и восстанавливает старый дом, открывая музей или гостиницу. Или местный уроженец – отчаянный оптимист – бегает, издаёт книги, вытаскивает из небытия старые вещи и фотографирует для соцсетей окружающую разруху так, что она становится райским садом, вызывая изрядную зависть тех, кто сидит за триста километров на своём двадцать четвёртом этаже. Или монахи, если в загородной слободе сохранился монастырь с маленькими башнями и святым источником, принимают паломников и туристов, отпирают огромным ключом громкую церковную дверь и деликатно напоминают, что Бог – это не только полузатёртые фрески, июльское солнце и холодный квас.

Но только этого всего мало. И всегда кажется, что нужно сделать что-то ещё: расчистить тут, отреставрировать там, поселиться кому-нибудь и там, и тут, словом, вдохнуть жизнь.

Но она, жизнь, ближе к состоянию праха, что твоя купеческая жена из 1875 года.

И честнее всего будет – для случайного, но влюблённого посетителя этих мест, – не мечтать о возрождении погибшего, не представлять на месте грустной реальности её несбыточную альтернативу, но принять этот мир ровно таким, как он есть. С пацыками и музоном, МВД и коммуналками, мёртвыми комиссарами, ранними рыбаками и высокой крапивой.

Принять – и однажды вернуться.

Другие записи автора

15 сентября 202313:59
Мы дома
Сообщество людей, которые брезгуют Россией, и которые от России сбежали – кто в двадцать втором, кто в четырнадцатом, а кто ещё в допотопные времена устремился за ускользающей колбасой, – всем известно. Изгнанники заняты делом. Они гневно осуждают Тютчева, Достоевского и Блока за имперские амбиции, рисуют карты желанного распада бывшей родины на тридцать восемь снежных бантустанов, салютуют бокалами любимой украинской армии с берегов всех европейских морей, проводят конференции и дискуссии, где с упорством дьячков выговаривают одни и те же умные слова «деколонизация» и «ресентимент», ползают на коленях перед диковатыми властями разнообразных прибалтик, едва только властям этим что-нибудь не понравится, ну и, конечно, бесконечно цитируют и заново припоминают – обнаруживая, тем самым, величайшую свежесть и оригинальность ума – истории про Третий рейх, Нюрнбергский трибунал и опозоренных бывших нацистов, а потом гордятся своими густыми намёками. Как видите, это очень интересные дела – и заниматься ими можно хоть до девяноста, если есть вид на жительство и шезлонг на пляже. Дмитрий Ольшанский Записки о сложном мире
29 августа 202309:26
Одинокий человек с кувалдой
1. Дмитрий Ольшанский Записки о сложном мире
16 августа 202308:23
Что от нас осталось
Рассуждения об особом пути России, о русской цивилизации, у которой есть свой «генетический код», и которая состоит в неразрешимом нравственном (а вовсе не только политическом) конфликте с западным миром, поскольку слишком хороша, слишком духовна для окаянного Запада, – все эти теории и просто торжественные разговоры сделались обязательными для официальной России двадцать первого века. Дмитрий Ольшанский Записки о сложном мире
31 июля 202314:20
Димокрэси
Слово «демократия», бывшее в большой моде лет тридцать назад, затем совершенно исчезло из лексикона, связавшись в умах тогдашнего русского народа с вороватой и пьяной властью конца века, но вот уже лет десять, как оно медленно возвращается, вызывая всё меньше отрицательных ассоциаций. Напротив, вспоминая о политической конкуренции и свободных выборах, мы можем восстановить в памяти целый воображаемый мир. Дмитрий Ольшанский Записки о сложном мире
29 июня 202307:53
Я, мы и оно
Внезапный пиратский бунт 24 июня 2023 года, со всеми его явными и тайными подробностями, уже, к счастью, ушёл в историю. Можно выдохнуть – и подумать о тех его дальних причинах, которые спрятаны за политической суетой и движением мятежных колонн по южной трассе. Дмитрий Ольшанский Записки о сложном мире
Читайте также