Соседи – и что с ними делать
Украинский и белорусский вопрос, вокруг которого обмениваются статьями президенты, вводятся санкции, бегают демонстранты и эмигранты, гибнут люди на фронте и бесконечно ссорится праздная публика, – это проклятый вопрос для России.
Огромные территории к западу от родины, так долго бывшие, собственно, родиной, где живут миллионы не чуждых нам русских и где столько всего происходило, что бесценно для нашей памяти, будь то ведение решающих боев, написание книг или воспитание будущих гениев, – эти территории словно бы завязли в историческом болоте, где, как и положено в болоте природном, настроение у попавших туда – мягко говоря, нервное, каждый шаг грозит гибелью, дальнейшая судьба вязнущих неясна, но при этом тонуть можно долго, а издалека и не видно, происходит ли там что-то серьёзное – или так, барахтается кто-то, да и ладно. Но это издалека, а мы близко, и для нас Киев и Минск – это не география, а трагедия, родная вчера, сегодня и навсегда.
Ещё совсем недавно, однако, волноваться было как будто и не о чем.
Первые десять, даже пятнадцать – а то и больше – послесоветских лет разделение между свежеизготовленными независимыми государствами никем не воспринималось как настоящий развод. Казалось, что Украина и Белоруссия – это по-прежнему неформальное продолжение России: безвизовый въезд, все говорят на одном языке, ну, чуть другая форма у пограничников, а в Крыму можно было купить шампанское ночью уже в те времена, когда в Москве поздний алкошопинг был запрещён. Казалось, что в девяносто первом году не вполне честные, а отчасти и не вполне трезвые начальники подписали в Беловежской пуще какую-то нелепую ерунду – что ж, бывает и хуже, но бумажки бумажками, а на деле мы – единое целое, какие б ни были бюрократические вывески на двери. Но годы шли, по разным странам вспыхивали и гасли революционные костры, а школы и университеты бывших советских республик исправно выплёвывали во взрослый мир новые поколения, которые на полном серьёзе были обучены тому, что они – щит Европы, гроза москалей, титаны древних цивилизаций, оккупированных когда-то кремлёвской ордой, а мы – мусор человечества. И в четырнадцатом году медленное, но упорное накопление этой патологической пропаганды в киевских умах рвануло войной, тогда как в Минске носители аналогичного мифа оказались более травоядными, но ничуть не менее значимыми, ведь незалежность верхом на мове не возникают от сырости, их насаждает чиновничий аппарат, а он в Белоруссии тоже произвёл большую гору демагогии на тему «литвинства» и прочего «мы – не вы».
Стало понятно, что иллюзия «естественного» советского единства рассыпается, и дальше надо определяться: готовы ли мы согласиться с тем, что Киев и Минск уходят от нас навсегда, или же мы хотим придержать их за рукав – и что-нибудь предпринять.
Либеральная точка зрения известна. Что упало – то пропало, русские земли с возу – интеллигенции легче, и если есть где-нибудь на свете граждане, готовые биться с Россией во имя покровительства каких-нибудь прогрессивных держав, то их надо поддерживать, хоть бы они были и последние разбойники. Этот примитивный нигилизм, состоящий в отрицании всяких прав родины и максимальном преувеличении прав всякого, кто против неё, рождается из традиционного страха и ненависти интеллигенции к здешнему государству (надо признать, и правда не очень весёлому) и, что важнее, из религиозного культа заграницы, к которому неизменно прилагается учение о том, что всё, хоть как-нибудь приближённое к западному миру, уже сакрально, а значит, желающие приблизиться, напротив, к России – погрешают против веры, это еретики, и поступать с ними, как показали всё тот же четырнадцатый год – и фактическое одобрение либералами страшных событий второго мая – надо так, как и положено с еретиками. Словом, в этой версии истории – украинской и белорусской проблемы нет, а если и есть, то она состоит в извечной агрессии северного монстра, за которую нам ещё долго каяться.
Государственная точка зрения выглядит не так однозначно. В глазах Кремля Киев и Минск – это наши «братья», связанные с нами столетиями и пудами соли, но – и тут начинаются неизбежные «но».
Дело в том, что в рамках то ли соблюдения международных приличий, то ли въевшейся советской политкорректности власть, сопротивляясь хамскому лаю незалежностей, напирает на то, что признаёт саму независимость и национальную самобытность Украины и Белоруссии, признаёт их территориальную полноценность, за вычетом крымского сюжета, и все её пожелания сводятся к тому, чтобы эти, в идеале хорошие, мирные, нейтральные страны – дружили с Россией, и не пытались завезти к себе американский спецназ, а равно и что-нибудь перекрыть, утащить, разгромить или обстрелять. Мы разные, а вы другие, но давайте будем вместе хотя бы по выходным, ведь так нам всем будет приятнее, – как бы говорит Москва Киеву и Минску, а потом сетует на то, что Киев в принципе не хочет слушать эти добрые речи, а Минск вроде бы согласно кивает, но затем всё равно устраивает какую-то внезапную пакость. И, действуя в этом стиле, Россия годами, а там и десятилетиями, умасливает своих непримиримых соседей, выдаёт им всевозможные ссуды и скидки, отказывается от радикальных решений и только в самых отчаянных случаях бьёт кулаком по столу, после чего на сцену возвращается односторонняя – наша к ним – любовь, и всё заново.
Так что же делать с этим кровавым цирком? – или, в лучшем случае, с машиной по производству антирусских чувств, которая работает у нас за забором. Простить – отпустить или завоевать – не отдать?
Обсуждать либеральную картину мира в этом смысле неинтересно. Постановить, что Донецк, Харьков, Одесса, Витебск, Могилёв и уж тем более Крым – это настоящая заграница, это что-то «чужое» в том смысле, в каком чужими являются для нас Бухарест, Шанхай или Мехико – это так же дико, как взять, да и добровольно отпилить себе какую-нибудь часть тела. Такого рода ампутации, конечно, случаются в жизни, но только от полной безысходности и никак иначе. Так что вдохновленному идеей сокращения России либералу следует посоветовать редактировать территорию Израиля. Там тоже имеются всемирно непризнанные, спорные земли – вот пусть он и указывает в тех краях, кому что отдать, а мы обойдёмся без его мнения.
С другой стороны, официальный кремлёвский романтизм этакого псевдосоветского «братства» тоже нуждается в переменах. Дело в том, что коммунистическое строительство новых «младших» наций, которому отдано было столько ресурсов и сил в прошлом веке, почти закончилось. Мы строили, строили и наконец построили, могли бы сказать большевики, глядя на злобные государственные сараи по границам России, откуда русских облаивают специально выращенные для этого бойцовые псы. Нужно понять главное: сама идея отдельного существования что Украины, что Белоруссии, да и не только их, – уже неизбежно предполагает лютую ненависть к нам. Так происходит из-за того, что, когда реальных отличий одних от других слишком мало – язык один, вера одна, прошлое одно, и даже нет океана, разделяющего Британию и Австралию, – но интерес начальников состоит в том, чтобы возглавить самостоятельную страну, – эти отличия надо придумывать и вбивать в головы буквально молотком. Финн или румын, китаец или японец – не нуждаются в специальном отталкивании от России, поскольку они и без того не похожи на нас. Напротив, украинца и белоруса (беларуса, как пишут те, по чьим головам этот идеологический молоток уже прошёлся) надо ещё сочинить, его надо слепить из подручного русского материала, на русских же землях, заботливо подаренных Советской властью, – и, чтобы Франкенштейн не развалился, чтобы люди естественным образом не вернулись к тому, чем они были, то есть к нашей культуре, – требуются брутальные запреты и фантастическое враньё, внушаемое им ещё с детства как неотменяемая новая реальность.
Иными словами, пока Украина и Белоруссия функционируют как суверенные политические явления – они нас не полюбят, и никакой «дружбы» у них с нами не будет, разве что образуется какой-нибудь примитивный и недолгий обман с целью выманить у России денег, что мы уже столько раз видели. И даже если вообразить себе полное завоевание этих держав нашими войсками – опять-таки с целью принуждения их к союзу, – получится всё то же самое: уже на второй день, когда и танки ещё не уехали, начнутся мова, гидность и самостойность, литвинство и цеэуропа, причём со стороны поставленных нами чиновников, а вовсе не каких-нибудь лесных подпольщиков, ну и, разумеется, за наш счёт.
Но фер-то ке, как говорил один литературный герой, то бишь, повторюсь, что с этим делать?
На этот вопрос, сам того не зная, блестяще ответил когда-то поэт Олег Григорьев: «Шёл я мимо пилорам, дальше шёл я пополам».
Или, если серьёзнее, стоило бы вспомнить, как А. И. Солженицын лет тридцать назад, когда речь шла о распаде СССР, нисколько не отрицал саму неизбежность этого распада, но при этом категорически возражал против сохранения тех границ, по которым он должен был состояться. Солженицын тогда предлагал устраивать референдумы о формах будущей жизни – вместе или врозь – по отдельным областям, а не целым республикам. Его, конечно, никто не послушал, хотя он, как всегда, был прав.
Украину и Белоруссию невозможно просто отпустить – там слишком много всего нашего и слишком много наших, что бы это ни значило. Украину и Белоруссию невозможно завоевать или подчинить добрым словом и длинным рублём – их тяга к самостоятельности зашла чересчур далеко и имеет серьёзный фундамент, как в корысти местных властей, так и в стремлении заграницы натравливать на Россию обученных этому псов.
Их можно только обстричь.
Отпустить, отобрав у них коммунистические земельные подарки и возвращая к нам тех людей, которые не согласны учить чужой язык, верить чужим национальным мифам и быть лояльными чужой родине. И возвращать их, конечно, нужно не методом иммиграции – это уместно в случае Средней Азии, – а вместе с их домами и городами.
Соседская незалежность исторически состоялась, увы, это правда, но уйти от России она должна раздетая и босая, без имущества и нелюбимых родственников, над которыми она пока что издевается.
И пусть заграница – та самая, святая и прогрессивная заграница, в объятия которой стремятся освобождённные от московского ига народы, – их кормит. Посмотрим, надолго ли хватит её радушия.
В этом месте, конечно, логично спросить: а в каких именно географических масштабах и каким именно способом правильно было бы произвести эту стрижку, избавляя антирусские сообщества от того русского народа и тех русских территорий, которые им так несправедливо достались.
Точный ответ невозможен. Всё зависит от непредсказуемых политических колебаний, от тех возможностей, тех приоткрытых дверей, что возникают иногда перед нами во время очередного конфликта. Но когда этот шанс у нас будет, Россия должна вести себя именно так.
Хотите уйти? Уходите. Но – с пустыми руками.