Любить вопреки
Честное патриотическое чувство в России – похоже на медленное, упорное восхождение на гору, предпринятое человеком, далёким от всякого альпинизма. Узкая тропинка, петляющая между обрывами, то и дело теряется. Из дальних кустов доносится что-то неприятное – кто-то кого-то ест. То и дело подъём становится таким резким, почти вертикальным, что приходится цепляться за что попало, за редкие ветки и большие камни, чтобы удержаться и не улететь в никуда. Иногда можно остановиться, выдохнуть, но потом надо опять лезть – и, собственно, зачем? Это непонятно тому, кто смотрит на гору издалека. Но самодеятельный покоритель вершин – усталый, весь в пыли и царапинах, – всё-таки что-то имеет в виду, когда идёт дальше. Ему нужен этот тяжёлый, неблагодарный процесс, но во имя чего? – он, пожалуй, и сам не сможет объяснить внятно.
Эта простая метафора хорошо передаёт то ощущение, с которым всякий, кто здесь что-нибудь делает и за что-нибудь переживает, – постоянно живёт. Если патриот любого западного общества – не считая совсем уж отчаянных конспирологов, – считает естественным положение, когда все общественные институты более-менее приносят пользу стране и ему лично, то в России бюрократический абсурд и государственное саморазрушение – воспринимаются как мрачная норма, а малейший шаг навстречу здравому смыслу – как редкая удача. Крик занятого полезным делом русского человека, обращённый к родному государству, звучит примерно так: не мешайте! Пожалуйста, не мешайте. Не заводите на меня уголовное дело, чтобы ваши друзья, одноклассники и однокурсники, смогли выиграть тендер – и сделать за миллиард то, что я делаю за сто тысяч рублей. А то и вовсе не сделать, предварительно освоив деньги.
И получается так, что многие люди, чуждые ненужных сложностей, выбирают что-то одно: либо поиск себя, призвания, «идеалов» – но уже отдельно от родины, в чужом мире, – либо работают дома, но играют по правилам, и эти правила быстро отучают их оглядываться не только на идеалы, но и на реальность, лишь бы отчёт был уверенным, а начальник – довольным.
Избравшие первую дорогу, то есть уехавшие, либеральные, глобальные граждане – в тех редких случаях, когда разговаривают с оставшимися по принципиальным соображениям, – полны ядовитого скепсиса.
– Ну вы же понимаете, что всё равно всё разворуют? Вам нравится это бессмысленное бормотание, эта болтовня из программы «Международная панорама» полувековой давности? Вы правда верите в то, что Америка завтра развалится, а доллар обесценится? Вы верите, что у современной России есть своя таинственная нравственность и духовность, традиционные ценности, на которые покушается гнилой Запад? А вы не пробовали узнать, сколько чемоданов, нет, самолётов с деньгами попрятано по всему миру у любителей этой духовности, и сколько родственников они отправили навстречу моральному разложению, чтобы те были поближе к Лондону и Парижу, к яхтам и Альпам, и подальше от вас? Вам-то зачем это всё, если поверить, что вы всерьёз?
И невозможно объяснить этим когда-то милым людям, что ты поддерживаешь не жуликов с чемоданами, и не агитационные разговоры из телевизора про духовность, а что-то другое. Трудно объяснить, что жизнь у себя дома, и жизнь хотя бы в относительном единстве с той родиной и тем народом, которые были даны тебе судьбой, – эта жизнь не сводится к набору приятных имён и точных фраз, к наличию харизматичных и неподкупных чиновников на нужных местах или политиков, умеющих вести дела мудро, аккуратно и решительно. Что Россия – больше и важнее этих, несомненно, правильных, но всё-таки фатально мелких критических соображений. И что нужно уметь игнорировать – иногда преодолевать, иногда обходить, а то и просто терпеть, – скверные стороны нашей реальности, чтобы уравновешивать их тем, чего хочешь ты сам.
Как это делал Александр Солженицын, который из идиллического Вермонта вернулся буквально в зону социального распада, где правили алкоголики, мошенники и деграданты, чтобы упрямо заниматься чем-то своим: писать самому и публиковать других, создать музей и библиотеку, учредить премию, советовать то, что будет понято государством через многие годы, да и то кое-как.
Как это делал Эдуард Лимонов, который из романтического Парижа вернулся в тот же грязный и необаятельный мир девяностых, где была востребована только наивная, полубандитская мечта о великой загранице, – вернулся и принял всё, включая аресты, запреты, тюрьму и тотальную неблагодарность, но не отчаялся, а создал, помимо книг, целое молодёжное поколение, которое теперь, когда официозные активисты прошлых лет куда-то попрятались, добровольно отправилось в окопы Донбасса.
Как это делают множество известных и неизвестных нам лиц, которые не обращают внимания на глупость, жадность и подлость казёнщины – точнее сказать, обращают, но не слишком отвлекаются на эти пакости, – и продолжают работать кто на тыл, кто на фронт, – реставрируют церкви, заботятся о городах, помогают солдатам, спасают детей, ухаживают за тем, что у них под рукой, что им доступно.
Любят родину вопреки – всему тому, что мы знаем наизусть, но так и не знаем, как от этого несчастья избавиться.
И не нужно притворяться, будто это лёгкое, безмятежное дело – любить вопреки. Нет, оно такое же неблагодарное, как и восхождение на скользкую, состоящую словно бы из одних камней и колючек гору.
Но там, наверху, куда ещё надо добраться – и Бог знает, получится ли, – что-то есть. Что-то прекрасное.
И это значит, что все усилия – того стоят.