Чубайс на климатическом коне

Судя по заявлениям Владимира Путина и других должностных лиц, Россия работает с климатической повесткой, но у неё есть собственный взгляд на приоритетность задач и способы их решения. Такая постановка вопроса вызывает вполне ожидаемое раздражение западных партнёров. На этом фоне поток заявлений Чубайса выглядит как обычная информационная кампания, нацеленная на подчинение энергетической политики Москвы климатической повестке Запада и, учитывая политическую роль этой повестки, на снижение внешне- и внутриполитической субъектности страны.

Свою линию Чубайс гнёт давно: ещё в июне 2019 года он настаивал на срочном введении внутреннего углеродного налога, а в сентябре 2020-го критиковал подготовленный профильными ведомствами «беззубый» законопроект о регулировании выбросов CO₂ и снова настаивал на жёстком варианте углеродного законодательства.

Ближе к концу 2020 года, когда, судя по всему, решался вопрос о его назначении спецпредставителем президента, выходы на публику участились: начало декабря – «нужно заранее готовиться к энергопереходу», спрос на российские энергоносители резко упадёт к концу 40-х годов; середина декабря – формирование в России собственной климатической повестки опасно, потому что приведёт к срыву работ на этом направлении.

В январе 2021 года, уже после назначения, Чубайс назвал грубейшей ошибкой российской власти промедление с введением углеродного налога: российским экспортёрам придётся платить транснациональный углеродный сбор (Carbon Border Adjustment Mechanism, CBAM), и не своему правительству, а чужому.

В начале июня этого года, выступая на Петербургском международном экономическом форуме, Чубайс сделал ряд программных заявлений: о начинающейся «технологической революции», о необходимости «переориентироваться с экспорта нефти и газа на экспорт водорода» и о цене, которую заплатит Россия за медленный переход на зелёные технологии (10 процентов ВВП).

Затем в начале сентября он заявил о «провале угольной стратегии России», ориентированной на экспорт в Азиатско-Тихоокеанский регион. Главный аргумент – пример Китая, который планировал с 2025 года начать сокращение угольной генерации.

В конце октября, накануне открытия климатического саммита в Глазго Чубайс назвал причиной энергетического кризиса в Европе, Китае и других странах начавшийся энергопереход, раскритиковал необоснованный оптимизм в связи с ростом цен на газ («Ну немножко о стране же надо подумать, слов не хватает приличных!») и озвучил весьма неприятный прогноз: на рост цен Европа ответит ускоренным переходом на возобновляемые источники энергии (ВИЭ) и «диким темпом» сокращения закупок углеводородов, что обернётся для России гораздо более быстрым, чем предполагалось ранее, падением углеводородного экспорта с соответствующими последствиями для всей экономики.

Легко увидеть, что каждое высказывание – это либо жёсткая критика того, что сделано не так, либо указание, что и как нужно делать, а каждый прогноз – концентрированный негатив: будет плохо и ещё хуже.

Если попытаться разобрать рекомендации и прогнозы Чубайса по существу, в потоке его заявлений можно выделить два крупных блока и серию высказываний по конкретным проблемам.

Первый блок – это внутренний углеводородный налог. Здесь напору Чубайса противостоят подсчёты отечественных (Российский союз промышленников и предпринимателей, Институт народнохозяйственного прогнозирования РАН) и международных (Boston Consulting Group, KPMG) экспертов, по оценкам которых годовые выплаты CBAM по экспорту будут в два-три раза меньше размера внутреннего углеродного налога на всю выпускаемую продукцию (около 1 трлн рублей). В итоге получается, что, не вводя налог, Россия теряет бюджетные поступления, а если введёт, предпринимателям придётся платить гораздо больше, чем по CBAM, сроки введения которого ещё не определены. Вопрос сложный: налог ударит по бизнесу и настроит его против власти.

Второй блок – энергопереход. Чубайс совершенно прав: к нему нужно готовиться. Но такая работа ведётся давно: Россия в два раза сократила выбросы парниковых газов, доля самой грязной угольной генерации снизилась до 13,5 процента, что гораздо меньше, чем в США (около 21 процента) или ЕС (16 процентов). По словам спецпредставителя президента по вопросам климата Руслана Эдельгериева, «работа по климатической повестке идёт по плану: в этом году будет принят закон “Об ограничении выбросов парниковых газов”, затем – низкоуглеродная стратегия и Сахалинский проект» (эксперимент по квотированию выбросов промпредприятий с целью прихода к углеродной нейтральности в 2050 году). В Правительстве созданы рабочие группы, занимающиеся адаптацией отраслей к глобальному энергопереходу и созданием системы подсчёта выбросов парниковых газов, соответствующей методологии Евросоюза. Возможно, что-то делается слишком медленно или недостаточно эффективно, но в целом Чубайс заблуждается: подготовка к энергопереходу идёт полым ходом.

Попытка объяснить энергетический кризис всё тем же энергопереходом выглядит неубедительно: дефицит газа в Европе является следствием политики ЕС, отключение электричества в Китае – результат прекращения поставок австралийского угля. Странное впечатление производят рассуждения Чубайса об опасности появления в России собственной климатической повестки, поскольку она де-факто существует, саботажа, судя по всему, не провоцирует и может представлять опасность только для западных «партнёров» страны, которые стремятся навязать ей свою повестку.

И они оказались правы: КНР уже сняла ограничения на угольную генерацию и заявила о намерении наращивать потребление угля как минимум до 2030 года. Аналогичным образом растёт спрос на уголь, в том числе российский, в Европе.

Прогноз Чубайса относительно возможности ускоренного перехода европейской энергетики с газа на ВИЭ, учитывая темпы этого процесса в предыдущие годы и структуру европейской генерации (газ – 22, уголь – 16, ВИЭ – 34,6 процента), выглядел бы вполне правдоподобно, если бы не периодические сбои ВИЭ, зависящих от погодных условий. Критика тех, кто радуется высоким ценам на газ, не думая о последствиях, достойна внимания: у нас корпоративные интересы часто оказывают слишком большое влияние на процесс принятия стратегических решений.

В целом можно сказать, что Чубайс несколько сгущает краски, стараясь доказать, что Россия не сможет вписаться в энергопереход и это обернётся для неё катастрофическими последствиями.

Начавшийся энергопереход является не первым и, скорее всего, не последним в истории человечества: сначала жгли древесину и хворост, потом перешли на уголь и торф; вода, которая веками крутила лопасти мельниц, стала источником энергии ГЭС; затем в качестве топлива стал использоваться газ; в результате развития ядерных технологий появились АЭС; солнце и ветер, который тоже долго работал на помоле зерна, стали использоваться в ВИЭ. Поэтому не стоит впадать в крайности: новые виды энергии теснят, но не уничтожают старые, кое-где всё ещё жгут дрова, а уголь до сих пор даёт 40 процентов мировой электрогенерации.

То же самое можно сказать о климатической истерии, чьим прологом были страсти по озоновой дыре, которая тоже угрожала человечеству. Она долгое время расширялась, а потом загадочным образом исчезла. Главными жертвами возгонки озоновой паники стали производители аэрозолей, продажа которых была запрещена, потому что их брызги расширяли эту дыру. Точно так же может испариться и проблема климата, если она вдруг перестанет интересовать западных манипуляторов.

В её кулуарах можно было услышать рассуждения о том, что, достигнув процветания за счёт дешёвой энергии, западные страны лишают остальной мир шанса на развитие, навязывая ему дорогие и ненадёжные ВИЭ. Эту тенденцию заметил и генсек ООН Антониу Гутерриш, заявивший, что «главной проблемой переговоров было отсутствие доверия между развитыми и развивающимися странами».

Настороженное отношение к затеям Запада проявилось и в ходе подписания принятых на саммите документов: к меморандуму о сохранении лесов присоединились 105 из 200 стран-участниц, обязательство сократить выбросы метана взяли на себя 80 государств, а готовность содействовать скорейшей разработке, масштабированию и внедрению передовых зелёных технологий подтвердили только 40 стран.

На этом фоне премьер-министр Индии Нарендра Моди, исполнив все полагающиеся по такому случаю реверансы, признался, что он был бы рад соответствовать ожиданиям западных партнёров, но ситуация в его стране исключает такую возможность. А не приехавший в Глазго лидер КНР Си Цзиньпин в своём выдержанном в стилистике китайских церемоний приветствии участников конференции дал понять, что снижение выбросов в атмосферу – это проект западных стран, и потому они должны взять на себя все финансовые и технологические издержки, связанные с его реализацией.

Здесь стоит передать привет Чубайсу, который советовал заняться экспортом водорода, а в Правительстве уже давно всё подсчитали: при имеющемся спросе в 120 млн тонн в год «Россия может занять на 20-летнем горизонте более 20 процентов мирового рынка водорода».

Затевая борьбу за сохранение климата, США и ЕС планировали превратить эту тему в главный тренд и инструмент политического процесса, построить на ней инвестиционные циклы и новое международное разделение труда. Но в какой-то момент всё пошло не так, и сегодня самоназначенный лидер климатической повестки Джозеф Байден не может добиться принятия зелёной части инфраструктурного билля даже в подконтрольном демократам парламенте собственной страны.

Второй двигатель климатической повестки, Евросоюз, погрузился в энергетический кризис из-за того, что отказался от долгосрочных контрактов на закупку газа и привязал газовые цены к спотовому рынку. Газохранилища опустели, Штаты из чисто меркантильных соображений решили продавать свой газ не дружественной Европе, а враждебно настроенному Китаю. Технологии ВИЭ не сработали из-за пасмурной погоды и отсутствия ветра, напомнив европейцам о февральском апокалипсисе, когда из-за выхода из строя объектов зелёной энергетики несколько миллионов жителей Техаса остались в морозы без света, воды и тепла, а в Германии была парализована почти половина энергетического сектора.

Бдительность по отношению к ВИЭ вступила в резонанс с кризисом климатической повестки, под прикрытием которой западные страны готовились ограбить всех остальных, выстроив на этой повестке новую модель неоколониализма, и неожиданно сами попали в затруднительное положение. Но пока остаётся хотя бы малейшая надежда на прорыв, они продолжат давление на своих младших партнёров. Сегодня их главным оружием являются деньги, навыки манипулирования и уверенность, что всё получится, как получалось раньше в Латинской Америке или на территории рухнувшего социалистического лагеря – распавшегося СССР и стран Восточной Европы.

Общемировой размах климатической авантюры мог дать гораздо более впечатляющий результат и одновременно создать предпосылки для радикальной перестройки мира, разделив его на уютный зелёный заповедник для избранных и нищую резервацию для всех остальных. Но так хорошо задуманный проект начал выходить из-под контроля. Отсюда всплески истерического энтузиазма, суета и разговоры о быстром – по аналогии с «большим скачком» Мао Цзэдуна – энергопереходе.

Стилистика и содержание заявлений Чубайса свидетельствуют о том, что он является одним из тех, кто сделал ставку на большой энергетический скачок. Сами изменения климата и их возможные последствия его не интересуют – он работает не с этим проблемным полем, а с климатической повесткой и делает это как классический технократ: только технологические решения и организационные вопросы.

Хорошего ответа на вопрос, зачем или почему Чубайс занялся продвижением климатического проекта, нет. Тут возможны самые неожиданные варианты – от личного энтузиазма (ну нравятся ему энергопереход и углеродный налог) и выполнения спецзадания (кто поручил, каждый придумает сам) до исполнения служебного долга.

В сущности, климатическая повестка и устойчивое развитие – это близнецы-братья, прилетевшие в Россию из-за океана, равноценные по самонадеянности и апломбу: один подразумевает достижение устойчивости в «этом мире бушующем», другой – что человек может влиять на климат.

Но лучшего способа скомпрометировать климатическую повестку в глазах значительной части граждан России, чем пиарить её при участии Чубайса, нет. Прав был Виктор Черномырдин, сказавший: «Стоит Чубайсу только рот открыть, ему сразу насуют...»

И действительно ведь «насовали». Пользователи социальных сетей вспомнили всё: и две «Волги» за один ваучер, и антинародную приватизацию ради «уничтожения коммунизма», и нелёгкий выбор между бандитским коммунизмом и бандитским капитализмом, и эффективных собственников, и американских советников, и дефолт-1998, и «регента» при больном Борисе Ельцине, с лёгкой руки которого появился мем «во всём виноват Чубайс».

Забыли только про «большевистский наскок» в исполнении столь же нелюбимого всеми Бориса Березовского. Но в данном случае именно это определение представляется наиболее точным, потому что это не про мотивы и концепции, а про быстроту и натиск, решительность, уверенность в своей правоте и готовность скакать во весь опор, врезаясь в толпу врагов с шашкой наголо.