Вашингтонский консенсус умер. Да здравствует консенсус! Часть 3

(Продолжение, начало тут и тут)

Неприятно осознавать, что вся твоя жизнь умещается в один кризисный период, что твои личные взлёты и падения на самом деле фигуры высшего пилотажа в процессе свободного падения камнем вниз, но неприятие не меняет сути...

Алексей Кузьмин, профессор, член РАПК, эксперт в Университете Иннополис

Начало века было переломным по многим параметрам, но определили перелом три тренда (драйверы): экономический рост Китая и Индии (расширение круга игроков), прогрессирующее по отношению к добыче падение запасов нефти (финансовый пузырь), изменение географии мировой ресурсной базы и путей транспортировки энергоносителей (диспаритет сил).

К началу века был достигнут предел обеспечения глобального кредита с помощью увеличения числа сделок с «бумажной нефтью» без роста цен и запасов физической нефти. Вздулся пузырь формально частных (корпоративный долг), реально государственных (номинированы в долларах США) обязательств, обеспеченных вероятностными доходами будущего. Пузырь требовал снижения фактора вероятности – роста либо глобальной цены нефти, либо «цены глобального страха» (внеэкономическое принуждение).

В 2000-м стартовало глобальное нефтяное ралли, беспрецедентное по длительности и параметрам – 1000 процентов роста за восемь лет (с 14 до 147 долларов за баррель). А в 2001-м случился глобальный, беспрецедентный по масштабу теракт (атака на башни ВТЦ в прямом эфире), породивший глобальный терроризм и глобальную антиофшорную операцию – глобальный аудит счетов, авуаров и проводок.

11 сентября 2001 года. Самолёт врезается в здание Международного торгового центра в Нью-Йорке. Источник: Timeline/YouTube

Глобальное ралли было не скачкообразным, а планомерным. «Картель потребителей нефти» и Plaza Accord обеспечили эффективную коммуникацию внутри «всего свободного мира». Рост цен ущерба экономике стран Запада не нёс («общий проект»), нужды в шоковой терапии не было. К 2000 году Запад вывел своё трудоёмкое производство в Азию.

Процесс вывода не был спонтанным (производственные линии вывозили целиком, на местах высаживался обучающий персонал). Это было прямое следствие перехода Соединённых Штатов к supply-side economics (рейганомика) и краха СССР. Силовой диспаритет (монополярный мир) нарастил амбиции кредитора до вседозволенности, повысив степень манипуляции будущим до безответственности. Породил иллюзию безнаказанности («конец истории»).

Крах Советского Союза запустил глобальный трансфер – передел мировой ренты. Запад перешёл на дефляционный (постиндустриальный или транзакционный) рост («экспорт нищеты»). В цене конечного продукта стали расти сервисные затраты (маркетинг, реклама, лицензия), а трудовые – падали. Услуги концентрировались в центре «свободного мира», а производство мигрировало на его периферию. Энергоёмкость центра упала до 8–10 процентов от ВВП, периферии – наоборот, выросла до 20–25 процентов.

Трансфер привёл к структурному сдвигу внутри «общего проекта». Издержки роста цен на нефть покрывала периферия (низкая цена труда), а выгоду (рост кредитного плеча) извлекал центр.

Конструкция легла в основу теории о конспирологической природе ралли – сговор США и ОПЕК (Эр-Рияд) после атаки на ВТЦ. Подробно теория изложена в книге Раймонда Лирси «За пределами барреля».

Наличие сговора не принципиально. Принципиально, что рост действительно был беспрецедентным. В течение 100 лет, предшествующих ралли, цены на сырьё ежегодно снижались на 0,7 процента в пересчёте на весь период. Если цена вдруг росла, то всегда скачком с последующим отскоком. Начиная с 2000 года сырьевые цены увеличивались очень долго (в целом до 2014 года) и поступательно (целенаправленно).

Рост шёл на фоне рекордно низких процентных ставок ФРС и снижения реального эффективного курса доллара. Ставки по федеральным фондам США стояли на уровне 1 процента, а по казначейским векселям – менее 1 процента. Рынок, как и в 80-е, вёл себя антирыночно. Темпы промышленного роста падали, стратегические и коммерческие запасы нефти росли, предложение превышало спрос, а цены всё равно повышались. Только стратегический запас Штатов за восемь лет увеличился с 541 до 702 млн баррелей.

Дефляционный трансфер экспортировал её на производственный периметр финансового рынка – в сберегающие страны, которые застряли в индустриальном (не цифровом) формате. ФРС ставку снизила, выпустив цены на волю (новая «Большая встряска»).

Кредитное плечо стало расти, появилась возможность увеличения инвестиций в альтернативные источники энергии (на тот момент – сланцевая революция и СПГ-индустрия). По данным Barclays, к моменту обвала цен в 2014 году объём средств, привлечённых с фондового рынка сланцевыми компаниями США, вырос в девять раз. При этом рынок высокодоходных облигаций за это время вырос всего в два раза.

Вместе с повышением цен на нефть рос рынок «бумажной нефти». В 1992 году товарная нефть занимала на NYMEX пятое место по объёму торговли биржевыми контрактами, в 1997-м ни один товарный контракт не входил в «мировую десятку». Две трети контрактов, котируемых на мировых товарных биржах, были финансовыми (спекуляции). К 2008 году объём реальных сделок не превышал 5 процентов, в сегменте нефтяных контрактов – 2 процентов.

Рост «бумажного рынка» носил взрывной (кратный по отношению к товарному) характер.

«Бумажную» природу роста экономики (симуляция роста) демонстрируют две цифры: с 2004 по 2007 год мировой ВВП увеличился на 31,4 процента, а потребление нефти – всего на 3,38 процента.

«Бумажный взрыв» обеспечивала не только «невидимая рука» (переток капитала после ипотечного кризиса в Соединённых Штатах и Dot-com bubble). Были и видимые причины. В 1999 году Америка отменила закон Гласса – Стиголла, разрешив финансовым организациям совмещать коммерческий и инвестиционный банкинг (конфликт интересов). В 2000-м сняли запрет на участие страховых и пенсионных фондов в высокорискованных биржевых операциях.

С 2003 по 2008 год инвестиции фондов в сырьевые индексы выросли в 20 раз (13 и 260 млрд долларов – 1900 процентов). Вложения институциональных инвесторов в хедж-фонды только в 2007 году увеличились на 300 млрд долларов. Но самыми крупными игроками, по словам советника Комиссии по торговле товарными фьючерсами (CFTC) США Дэна Уолдмана, оставались «нефтеперерабатывающие заводы Уолл-стрит» – Goldman Sachs и Morgan Stanley.

Серию биржевых слияний в 2000-х украшает рождение первого трансатлантического оператора NYSE Euronext после объединения Нью-Йоркской биржи с Euronext NV.Фото: Peter Morgan/AP/TASS

Административную природу бума (выход из фиаско) подтверждают биржевые слияния (централизация). В 2001 году Лондонская международная нефтяная биржа (IPE) и американская Intercontinental Exchange (ICE) объединили на общей электронной площадке наличный, форвардный, внебиржевой и биржевой фьючерсный, а также опционный рынки. В 2006-м к ним присоединилась New York Board of Trade (NYBOT). В одном из докладов на сайте ICE отмечено, что «неформальное управление рисками перешло на регулируемые биржи».

Ранее NYMEX объединилась с товарной биржей Commodity Exchange (COMEX), а в 2009-м альянс купила CME Group (с 2007-го владела Chicago Mercantile Exchange и Chicago Board of Trade). Нью-йоркская NYSE Group Inc. объединилась с Euronext NV, создав первого в истории трансатлантического оператора – NYSE Euronext. А New York Stock Exchange Group Inc. и Tokyo Stock Exchange Inc. в 2007-м создали альянс в целях развития новых возможностей (потенциалов) инвестиционного и эмитентного сервиса, управления и регулирования.

Рациональное действие всегда мотивированно (причина – цель). Причины бума (новая «встряска») в общих чертах понятны – истощение нефтяных запасов, сокращение глобального резерва под expected credit losses, фиаско рынка. Чтобы понять цели, надо взглянуть на глубину и географию истощения запасов. Истощение – явление не линейное, происходит не ровным слоем по поверхности, а сегментированно.

Первыми жертвами «общего бедствия» пали месторождения, которые после 1973 года размыли долю ОПЕК и создали ситуационный энергетический профицит, чтобы на его волне запустить «бумажный рынок». Сократившаяся в два раза рыночная доля ОПЕК с 1988 по 2008 год вновь отросла до 63,3 процента, экспорт вырос с 13,5 до 24,2 млн баррелей в день. Общий удельный вес развивающихся стран в мировом экспорте сырой нефти превысил 73 процента. Параллельно с этим падала доля развитых стран.

В Северном море общая добыча за семь лет снизилась на 40 процентов (до 1,6 млн баррелей в день), дебет крупнейшего месторождения Forties к 2005 году уменьшился в 7,5 раза (с 0,5 млн до 65 тыс. баррелей в день). Норвегия пик добычи прошла в 2001-м (3,4 млн баррелей в день). Минэнерго США в 2007-м прогнозировало, что к 2030 году добыча Норвегии упадёт до 1,4 млн баррелей в день, а Англии – до 0,5 млн баррелей. Производительность крупнейших нефтяных полей Северной Америки, где добывается около 50 процентов нефти, достигла пика намного раньше – ещё в 1983-м.

В 1988 году на Северную Америку приходилось около 10 процентов мировых достоверных запасов нефти, к концу 2000-х этот показатель упал до 5,6 процента. Доля Латинской Америки и Африки выросла с 13 до 20 процентов. Ещё больший диспаритет сложился в области прав доступа к мировым запасам нефти. К 2008 году 88 процентов запасов перешли под контроль национальных компаний, доля международных компаний снизилась до 6 процентов, а доля пятёрки мейджоров – до 2,3 процента.

Осень 1997 года. Министерство энергетики США продало свою долю нефтяного месторождения Элк-Хиллз в Калифорнии компании Occidental Petroleum за 3,65 млрд долларов.Фото: Susan Sterner/AP/TASS

Помимо географии сокращения мировой энергетической базы, не менее важным аспектом является изменение её качества. Объём добычи и уровень запасов падает на «старых» месторождениях (так называемые мегапроекты), обеспечивших промышленный бум. Мегапроекты давно окупили себя и перешли в режим условной сверхприбыли, обеспечивая эпоху низких цен. В соответствии с нефтяным парадоксом Триффина они своей доходностью покрывали инвестиции в разработку «новых», без них не окупаемых месторождений.

Открываемые после 2000 года месторождения меньше, а главное, дороже. Во-первых, меньший объём запасов (срок окупаемости) сокращает общее кредитное плечо. Во-вторых, расположены «новые» месторождения либо за полярным кругом, либо на глубоководном шельфе (часто и то и другое вместе). Оба фактора повышают объём первичных инвестиций и требуют более высоких цен на выходе.

Средний размер открываемых в 2000-х годах месторождений сократился в пять раз (с 250 до 44 млн баррелей нефтяного эквивалента). Крупными стали считаться месторождения с объёмом 1–1,9 млрд баррелей, что в десятки раз меньше объёмов, которые считались крупными в 1970-х годах. Сократилось также и общее количество открытий: в 2000–2005 годах – 2,4 тыс., в 1986–1990 годах – 2,7 тыс. месторождений.

Их доля в общем объёме конечных извлекаемых запасов снизилась с 56,8 до 43,4 процента. Доля 20 самых крупных месторождений составила всего 14,9 процента. 10 из них были открыты более 50 лет назад.

В 2004−2005 годах запасы жидких углеводородов восполнялись только на 80 процентов. В 2007-м на конференции IHS – KNOC Conference Energy в Токио отмечалось, что 88 процентов прироста доказанных запасов нефти в мире последние 20 лет являются аналитической переоценкой прежних запасов, а не результатом открытия новых.

Если раскладывать мегаместорождения по их правовой (национальной) принадлежности, то картина для Запада выглядит ещё печальнее. На тот момент в мире насчитывалось примерно 50 тыс. месторождений, из них крупнейшими являлись около 500 (1 процент), подавляющая часть (46 процентов) принадлежали странам ОПЕК.

В свете этих цифр программа демократизации Ближнего Востока, заявленная 43-м президентом США Джорджем Бушем – младшим в 2004 году, и последовавшая за ней «арабская весна» обретают новые (густо-чёрные) краски. За месяц до вторжения Штатов в Ирак в 2003 году журнал Time писал, что запасы нефти Ирака могут полностью обеспечить все импортные потребности США в течение ближайших 100 лет (на фото ниже: 20 марта 2003 года. Офицер 1-й дивизии морской пехоты армии США излагает план действий 3-го батальона 4-го полка на брифинге перед вторжением в Ирак).

Причиной очередного рыночного фиаско стал не внезапно разразившийся финансовый кризис (кассовый разрыв), а рост вариативности будущего – конец «конца истории», распад монополярного мира.

Сигнальный выстрел прозвучал в 2003 году – Россия политически (с использованием национального законодательства) заблокировала сделку Михаила Ходорковского и ExxonMobil по продаже ЮКОСа и стала возрождать «Роснефть». Мюнхенская речь Владимира Путина в 2007-м была 1001-м («китайским») предупреждением. Окончательно проект «общего» (но с разной национальной судьбой) будущего разрушила Доха.

Провал переговоров в рамках ВТО об открытии кредитно-денежных систем Бразилии, Индии и Китая многократно нарастил число внутренних степеней свободы модели (риски). Модель к этому моменту достигла предела (отсутствие внутренних демпферов), и отыграть новый вызов «мирно» в рамках конструкта уже не могла.

Одним словом, вопрос в эквиваленте. Золото, нефть, труд, доллар, честное слово? Что мы считаем мерой успеха? Что мы определяем точкой отсчёта системы координат, в параметрах которой оцениваем эффективность (динамика роста) социального проекта? Новый фильм, картина, книга, новое знание или новый миллион долларов? На основе чего мы выносим суждения и принимаем решения?

Если за точку отсчёта брать доллар, то американский проект построения будущего самый эффективный и всегда таким будет, что бы ни происходило вокруг и внутри. Если систему координат построить от килоджоуля, то самыми конкурентоспособными окажутся жизненные модели эскимосов, чукчей или лопарей. А если считать от человека (рождаемость), то мусульманская цивилизация превзойдёт все остальные.

Об асимметричном преимуществе эмитента эквивалента стоимости говорит простой факт. В 2008 году собственный капитал ФРС США составлял 12 млрд долларов (валюта баланса – 832 млрд), а резервы Китая – 3,8 трлн долларов. После реализации программ QE китайские резервы не изменились, а валютный баланс ФРС достиг 4,5 трлн долларов.

Дискредитирован был «общий» механизм мировых сбережений в долларах. Все счётчики сбросили на ноль. Все нормы дефолтированы. Все правила упразднены.

Кредит закончился. Мир обанкротился. Будущее неизвестно. Мир ломается. Речь не о новом механизме хозяйственного взаимодействия стран. Это не про Днепрогэс или ГОЭЛРО. Речь о новом социальном укладе. Это про ближайшие лет 100 как минимум.

У рынка нет механизма гарантий (страхование рисков) проекта такого уровня и на такой длительный период. Его успех или неуспех будут определять консенсус общества вокруг заявленных целей и политическая воля власти в их достижении (эффективный суверенитет). Финансовая модель тут вторична. Без эффективной согласовательной системы никакие деньги работать не могут.

Перефразируя Карла Маркса, золото – фетиш, скрывающий нематериальную (политическую) природу денег. Вне системы общественных связей (правила и регулирующие их институты) деньги исчезают, превращаются в технически бесполезный (слишком мягкий, слишком мало) металл или (что ещё хуже) в аккуратно нарезанные и позеленённые полоски бумаги.

Деньги – это совокупный долг социума, мандат на регулирование всего комплекса общественных (не только хозяйственных) отношений с учётом будущих поколений (эманация власти). Фетишизация денег (осознанная или нет) означает согласие (осознанное или нет) с правоустанавливающей функцией эмитента. Неосознанность согласия (лёгкость ума) от ответственности за нарушение регламента не освобождает.

Если отказ остаётся без наказания со стороны государства, то функция управления (возможность прогнозирования) угнетается, наступает кризис субъектности (социальная деменция) с неизбежным обвалом экономики. Мы это проходили в 90-х годах.

Мировые деньги – мандат на регулирование международных отношений. Сутевое содержание дематериализованной мировой валюты – экстерриториальное право силы. Игнорирование обязательств в рамках мировой кредитной системы без последствий для ренегата (сравнимые военные потенциалы не дают эмитенту применить силу) угнетает систему международного права, после чего следует обвал мировой экономики. Мы это проходим сейчас.

Агонизирующая модель (капитализм) общего социального устройства прошла через серию кризисов. В товарной метрике они видятся как рефлекторные (иррациональные) сбои органичной (обоснована природой) системы. Логика фондового рынка (детерминирован поведенчески) превращает конвульсивные спазмы (физиология) в последовательную цепочку закономерных действий по рекомбинации модели (целеполагание).

В 1971 году Бреттон-Вудская модель мироустройства (золотой залог) умерла – Nixon Shock и Смитсоновское соглашение перезапустили её в нефтяном исполнении. В 1984-м модель впала в анафилактический шок – Plaza Accord и фьючерс вернули её к жизни, но с кардиостимулятором. В 2000-м (последний профицит бюджета Соединённых Штатов) «бумажное» наполнение кредита исчерпало себя, а силовое упёрлось в нежелание периферии жить по «плану» центра.

16 декабря 2008 года. Нью-Йоркская фондовая биржа. Специалист Майкл Соллитто узнаёт о решении ФРС снизить базовую ставку до рекордно низкого уровня в диапазоне от 0 до 0,25 процента.Фото: AP/TASS

В 2008 году модель погрузили в искусственную кому и дополнительно накачали долгами будущего (химиотерапия). Накануне программ QE ФРС США снизила ключевую ставку до 0,25 процента, сделав обслуживание долга практически бесплатным (с учётом инфляции – отрицательным). Одновременно с этим конгресс принял «план Полсона», разрешив ФРС платить проценты банкам, чтобы они полученные от неё деньги оставляли у них же на счетах, покрывая отрицательную доходность.

QE стало шоковой терапией для «отказников». Новая ликвидность обусловила целевое вымывание перспективных разработок и талантов из стран периферии (рынок стартапов). Промышленные проекты вошли в стадию затяжной трансформации, энергетический сектор заморозили, рынок технологий закупорили. Основная часть из напечатанных Штатами в ходе QE 16 трлн долларов не нашла применения в реальной экономике.

ФРС продолжает эмиссию «вертолётных денег» (аппарат искусственного дыхания). В Англии, Японии и ЕС свои программы QE. На банковских счетах скопилась и продолжает расти (эмиссия под чужие сбережения и чужие будущие доходы) огромная денежная масса. Она ожидает часа икс – легитимация новых правил и открытие новых рынков.

Задача не решена, мировая экономика находится в состоянии рецессии, порождённой политической неопределённостью.

В условиях силового дефицита (правовой дефолт) кредит остро нуждается в материальном обеспечении. Здесь сконцентрирован вызов. Отсюда попытка сформировать общую позицию (отношение к будущему) на экологической основе – всемирное потепление. Отсюда экстренное (в пожарном режиме) создание и капитализация рынков газа, ВИЭ и СО₂. Для реальной экономики Европы 1500 долларов за 1000 кубометров газа – это катаклизм, для финансовых рынков (глобальный кредит) – манна небесная.

У задачи два варианта решения. Либо полный пересмотр модели, расширение круга участников соглашения и принципов распределения эффектов роста, что идентично её распаду (форма распада и принципы новой сборки – большая отдельная тема). Либо альтернативный источник энергии, и это не солнце или ветер.

Дело даже не в том, что солнечной и ветровой энергии не достаточно для сохранения (даже не для роста) нынешнего уровня потребления. Дело в том, что источники этой энергии (солнце, ветер, море) невозможно капитализировать, а текущего потока стоимостей для спасения модели (наполнение долгового пузыря активами) не хватает.

Ликвидация прошлого (сбережения) хаотизировала будущее. Платой за усиление исполнительской дисциплины для повышения уровня управляемости (рост прогнозного горизонта без материального обеспечения) парадоксальным образом стали потеря управляемости и падение исполнительской дисциплины (невозможность прогноза).

Под вопросом остаётся механика распада. Нарастающие региональные войны, новая, более жестокая и жёсткая пандемия, или сильные мира сего сядут за стол переговоров? Ясно одно: подписи под новым глобальным договором не появятся, пока все методы принуждения не будут использованы.

Программы QE не просто увеличили объём «общего» долга, они подняли уровень солидарной ответственности за поддержание жизнеспособности модели, поставили «отказников» перед экзистенциональным выбором.

Опасной иллюзией является представление, что финансовый пузырь вздулся где-то там за океаном, в Америке. Мы все (все без исключения) находимся внутри этого пузыря. В долларовом эквиваленте закредитованы не только предприятия, но и их собственники, не только страны, но и представители власти этих стран. Разрушение модели будет означать не только разрушение проекта общего будущего, но и жизненный крах всей (или почти всей) мировой номенклатуры и её сервильной подкладки (спекулянты смыслами).

Номенклатурная общность (претензия на постоянство власти), с одной стороны, стабилизирует систему (удерживает от распада), а с другой – стеной стоит на пути реального (вне модели) будущего, толкает модель к краху.

Политические и экономические сдвиги, происходящие сегодня в мире, нельзя рассматривать как самостоятельные явления. Это не разрозненные картинки, а фрагменты общего пазла, разобранного и разнесённого по разным углам человеческого знания. Мир плавно вкатывается в новую эру. Начинать придётся с принятия нового эквивалента и создания новой системы координат.

До 20 марта 2015 года «мировая» цена на золото устанавливалась компанией London Gold Market Fixing Limited при участии пяти мировых банков. Сейчас лондонский золотой фиксинг производится путём электронных аукционов LBMA Gold Price, а участников уже 16.Фото: Kamran Jebreili/AP/TASS

С чего начинать? С золота? Цена нефти в золотом эквиваленте с момента введения картельного ценообразования не выходила за пределы коридора 0,025–0,09 унции за баррель. Верхнюю границу нефть пробивала только во время Первой мировой войны и в период «Большой встряски» перед 2008 годом. В 1971–1974 годах «золотая» цена нефти падала с 0,09 до 0,04 унции. Сопоставимое падение было в 1986–1990 годах.

Меняет ли новый показатель функцию? Дополняет, если вспомнить про London Gold Market Fixing Limited. В контексте «теории заговора» – про Ротшильдов и Рокфеллеров. К «нефтеперерабатывающим заводам Уолл-стрит» всего лишь придётся добавить «золотые копи» Лондонского Сити.

В начале социальной модели (уклада) был и остаётся договор (слово). Начинать придётся с нового слова. Но просто «нарисовать» (сформулировать) новый «мир миров» недостаточно. Его надо будет не только заново изобрести, но и развернуть в социальный проект (цели, задачи) и привлечь максимальное число подписантов (гаранты).

«Не закапывай в землю ни золота, ни чего-либо другого тому подобного, потому что сокровище ты собираешь для червя, тли и для воров. Хотя ты и сбережёшь его от этих истребителей, но не сохранишь своего сердца от порабощения и прилепления ко всему земному, – потому что где будет сокровище твоё, там будет и сердце твоё».

К этому добавить нечего…

Автор – доцент Финансового университета при Правительстве России.