Пётр Толстой: «Момент для изменения Конституции выбран идеально»

В интервью «Октагону» Пётр Толстой объяснил, почему эту и другие новации нельзя было провести через правовые акты в парламенте, отказавшись от корректировки Основного закона. И рассказал о своём отношении к старым идеям и новым патриотам.

«Законы не должны выхолостить смысл поправок»

– Итак, поправки приняты. Теперь нужно сделать так, чтобы они работали, – принять законы… Те, кто критикует эти поправки, говорят: «А почему нельзя было сразу принять законы?»

– Почему важны именно поправки к Конституции, а не законы? Потому что закон парламент всегда может пересмотреть, например, когда парламенты следующих созывов уже не будут иметь проправительственного большинства.

Сегодняшняя ситуация – она в каком-то смысле уникальна в России: есть президент страны, которого поддерживает крупнейшая политическая партия страны в виде самой большой фракции в парламенте и в парламентах законодательных органов субъектов федерации.

Мне кажется, момент для изменения Конституции выбран был идеально. Замахнуться потом на Конституцию при любом, к примеру, либеральном реванше будет очень сложно.

А дальше, конечно, дело за законами. Мы должны в ближайшее время, до конца созыва, принять больше семидесяти законов, которые будут реализовывать идеи, которые содержатся в поправках к Конституции.

И тут надо очень внимательно следить, чтобы эти законы не выхолостили смысл поправок, потому что мы же понимаем: большинство людей, которые сегодня работают в правительстве, – это люди либо сформированных либеральных убеждений, либо люди без убеждений, которые выработаны реформой образования, происходившей в России, – здесь я говорю о поколении тридцатилетних.

Во многом эти люди очень талантливые, грамотные, но государственно-патриотическую идеологию они не приемлют, а многие поправки к Конституции носят именно идеологический характер. Мы же понимаем, о чём мы говорим, когда пишем про государствообразующий народ, про Бога, про язык, брак, – это всё достаточно идеологические вещи. И они будут делать всё, чтобы на уровне законов нивелировать их, свести к условности.

– Сохраняется ли опасность либерального реванша?

– Конечно. Я считаю, что если в нынешней ситуации мы не сможем выработать совместную идею дальнейшего движения страны вперёд, то нас развернут и вернут туда, откуда мы с таким трудом выкарабкивались, – в конец 90-х, кредиты МВФ, к учителям и врачам у мусорных контейнеров. Это, к сожалению, возможно в любой момент, и вся наша стабильность – она основывается на авторитете главы государства. Поэтому ещё важен в этих поправках тот факт, что у него будет возможность при желании выдвигаться на следующий срок.

Фото: Эмин Джафаров/Коммерсантъ

– В поправках к Конституции было что-то важное для тебя лично? За что ты боролся сам?

– Я предложил поправку о том, что брак – это союз мужчины и женщины, и она в итоге вошла в общий текст поправок. Я считаю, что это тоже такой, если хотите, идеологически важный для будущего задел, который позволит нам не идти тем путём, которым идут многие страны Европы и Соединённые Штаты, не повторять бездумно те стереотипы, которые у них там существуют.

«Если нет смены идей, новые лица не спасут»

– Внешне дума похожа на реторту запаянную, что там внутри происходит – неизвестно. Наружу выходят только официозные сообщения…

– И хмурые дядьки в костюмах.

– Ну да, и сообщения, которые транслируются. Но на самом деле в Госдуме создаются союзы, ведутся тихие войны.

– Даже публичные иногда войны ведутся.

– Но народ этого всего не видит, и возникает вопрос, может быть, наивный: а зачем нужна дума?

– Да, этот вопрос у всех возникает уже много лет. Ответ на него, во всяком случае для себя, я нашёл такой. Все 450 депутатов Государственной думы – люди очень разные: учителя, врачи, бизнесмены, юристы, карьеристы – словом, есть все. Каждый из них по отдельности представляет какой-то определённый срез общества, и каждый – достаточно пассионарный человек, чтобы выиграть выборы. И сочетание этих качеств делает думу, во-первых, местом для дискуссий, а во-вторых, всё-таки главным сосредоточием представительной власти.

Конечно, Госдума – это высший законодательный орган, но главное в том, что каждый депутат транслирует представление своих избирателей о добре и зле, о том, что допустимо, что недопустимо, о том, куда двигаться дальше, какими шагами и так далее.

Здесь есть всегда поправка на партийность, на какие-то интересы региональные, может быть, личные, но в целом именно вот такая работа – она и даёт возможность сегодня, перераспределяя властные полномочия, отдать больше полномочий парламенту, потому что это единственный в системе власти орган, который напрямую подотчётен людям и непосредственно с ними связан живой связью.

– А если связь отдельного депутата с людьми утрачивается? На твоей памяти было когда-нибудь такое явление, как отзыв депутата?

– Такого термина нет в законодательстве. Я знаю, что многие избиратели разочаровываются в своих кандидатах достаточно быстро, но депутата избирают на определённый срок полномочий, и если он не оправдал доверия избирателей, то в следующий раз он либо не пойдёт на выборы сам, что чаще всего бывает, либо его не изберут, что тоже не редкость. Поэтому дума всё время обновляется, и сегодняшняя дума отличается кардинально от той, которая была, к примеру, в 96-м году или в 2000 году.

Фото: Дмитрий Серебряков/ТАСС

– В связи с этим вопрос: в думе уже много лет одни и те же партии, у нас почти шестнадцать лет один и тот же президент. Нужна ли смена людей, нужны новые лица во власти?

– Новые лица во власти и смена людей нужны в том случае, если есть смена идей, а если смены нет, то новые лица не спасут. Их можно менять механическим образом, можно не менять, но если люди приходят и продолжают одну и ту же жвачку политическую жевать, то всё равно, этот человек, или на его место придёт какой-то из другого молодёжного движения, но будет говорить то же самое.

К сожалению, в нашей политике всегда была и есть проблема отсутствия идей и отсутствие – может быть, назовём это несмелостью, – какой-то готовности эти идеи отстаивать публично.

Вот эта проблема есть. Общая такая осторожность, а часто желание подчиниться каким-то партийным интересам или каким-то тенденциям, которые превалируют у тех людей, которые находятся у власти, управляют непосредственно страной, в исполнительной власти, в правительстве.

Это есть, но это везде есть. Можно взять любой районный совет депутатов и посмотреть, как они взаимодействуют с мэром какого-нибудь города, это та же самая калька. Власть пытается задобрить неудобных, поощрить своих союзников в чём-то, создать конкуренцию между теми, кто её не устраивает.

Проблема одна, проблема, на мой взгляд, самая важная – это проблема идеологии, идеи дальнейшего развития страны. Без этой сверхидеи Россия жить не может. И поэтому те, кто говорит, что у нас не должно быть идеологии, на мой взгляд, глубоко ошибаются. Попытка повторить вот эту мантру про благосостояние человека как единственную цель развития России никого не вдохновляет. То, что люди стали жить лучше, это прекрасно, но это не может быть единственной целью и не должно быть единственной целью власти в России.

«Патриотизм становится мейнстримом политики»

– Проблема, которую лично я вижу, в том, что последние двадцать лет у нас не было ни одной нормальной государственно-патриотической партии. КПРФ – очень условно, но она левая, «Единая Россия» –это власть, но все остальные думские партии, которые создавались, они патриотическими так и не стали.

– Ну, это опять же вопрос отсутствия идеи.

– Можно ли приветствовать приход в политику, в думу новых патриотов? Сейчас много таких людей концентрируется вокруг Захара Прилепина и его движения «За правду». Есть ещё объединения, которые исповедуют эти же идеи, пытаются прийти в политику. Это благо или тебя это мало волнует?

– Благо! Но надо смотреть, опять же, какие идеи они внесут. Захар Прилепин – талантливый писатель, яркий публицист. Теперь я хочу увидеть, насколько он как политик состоятелен и насколько он привлечёт голоса избирателей. Посмотрим по результатам выборов.

То, что сегодня в думе и в политике вообще нет каких-то патриотических формирований отдельных, это объяснимо. На протяжении десятилетий делалось всё, чтобы либо отдать патриотизм властным партиям, либо маргинализировать его до уровня квасного патриотизма такого, совсем уж примитивного, который проявляется в основном в соцсетях.

Фото: Марат Абулхатин/фотослужба Госдумы РФ/ТАСС

Поскольку общее фиаско либералов во власти в нашей стране и вообще во всём мире всё более очевидно и неизбежно, патриотизм сегодня становится мейнстримом политики. Патриотические идеи, которые ещё десять лет назад всячески профанировались, а двадцать лет назад были едва ли не поводом для политического остракизма их носителей, сегодня стремительно становятся государственной идеологией.

Те же либералы сегодня самым активным образом мимикрируют под патриотов. Они бьют себя пяткой в грудь, утверждая, что они не участвовали в залоговых аукционах, не приватизировали госсобственность за гроши, что они любят Родину и за народ. Поэтому сегодня в думе очень нужны настоящие патриоты.

– Как отдельная патриотическая платформа или партия?

– Я сегодня не очень верю в развитие партий в России. Точнее я не верю, что это эффективный политический инструмент. Время партий проходит во всём мире. Когда мы идём на выборы, мы голосуем за людей: если этому человеку доверяют и если считают, что он порядочный, и согласны с его точкой зрения, то за него и голосуют. А если это партия «за всё хорошее против всего плохого», их, таких спойлеров, много создаётся, часто просто чтобы запутать избирателя, то это приведёт к тому, что люди разочаруются.

«Закон о цифровом реестре плохой»

– Пётр, всю эпидемию ты находился на режиме самоизоляции. У тебя нет ощущения, что из этого режима ты вернулся в другую страну?

– Я вообще в думе был первым, кто оказался в самоизоляции, потому что я вернулся из командировки в Совет Европы. Это был первый такой звонок в связи с эпидемией, которая началась во Франции. А потом уже началась наша общероссийская самоизоляция.

Я не думаю, что вернулся в другую страну, просто очень усложнилась жизнь у многих людей, и это печально.

То, что просела экономика, то, что многие разорились, то, что люди, которых десятилетиями убеждали, что каждый суслик – агроном и каждый может стать бизнесменом выдающимся, разочаровались в том, что они делают, или поняли, что у них недостаточный запас прочности, чтобы как-то осуществить свои мечты, это всегда трагедия. Я надеюсь, что те, кто это испытал, сумеют с этим справиться и как-то это пережить. Вот в этом смысле – да, конечно, разочарования в обществе сейчас гораздо больше.

– Много копий сломано вокруг закона о едином цифровом реестре, который дума недавно приняла. Много критики прозвучало, причём не только со стороны штатных критиков режима. Против выступили и ветераны спецслужб, и правозащитники. Что ты об этом думаешь?

– Я считаю, что этот закон был технологически необходим, но вот содержательно не был проработан – и с точки зрения разъяснения его необходимости обществу, и с точки зрения нормальной дискуссии вокруг этого решения. К сожалению, возобладал упрощенческий подход: подумали, что, если мы его засунем внутрь чрезвычайного пакета по борьбе с эпидемией, то никто не заметит, а дальше доведём до ума. Но нет - заметили и возмутились.

Фото: Сергей Савостьянов/ТАСС

На мой взгляд, закон плохой, потому что недоработан. Нам удалось некоторые вещи в него внести, которые делают его более прозрачным, то есть человек может видеть все данные о себе и вносить в них соответствующие изменения, если они неправильные. В законе провозглашена приватность. Заявляется, что исключается доступ к этим данным каких-то посторонних лиц. Но тут есть очень много вопросов. А учитывая то, как сейчас быстро развиваются все направления, связанные с большими данными, с big data, и то, каким образом правительство собирается это использовать в своей повседневной работе, я считаю, что нужно было потщательнее поработать над этим законопроектом и сделать более понятным для общества то, что они предлагают.

В нём есть свои плюсы – теперь будет понятно, кто реально нуждается в материальной помощи, допустим. Потому что у нас есть же такие категории граждан, которые материальную помощь получают, но при этом они в ней реально не нуждаются, то есть у них есть свои доходы, которые они не декларируют. Будет понятнее, наверное, количество домохозяйств, которым нужна поддержка.

Но есть и минусы, связанные с безопасностью персональных данных, с безопасностью сведений, которые подпадают под понятие «секретность». К сожалению, риск такой не исключён для персональных данных.

Поэтому мы с целым рядом коллег, депутатов Государственной думы, планируем подготовить изменения в этот закон, будем обсуждать с правительством, каким образом сделать так, чтобы снять вот это напряжение.

Оно существует объективно, и у него есть причины.

– Не могу не спросить про ещё одну горячую тему. Ты, конечно, знаком с приговором режиссёру Кириллу Серебренникову?

– Да.

– В связи с этим я вспомнил громкую историю с учителем Поносовым, ему крутили реальный срок за несколько операционных систем, установленных без лицензии. Сейчас человек получает пять лет условно за сто украденных миллионов. То есть это нормой теперь становится – сажать бедных и отпускать богатых и известных? У нас впереди ещё несколько похожих громких дел с участием «известных» и «знаковых».

– Ну, тут вопрос такой: если деньги из бюджета потрачены, а следов этих трат документально не установлено, то у нас следствие автоматически считает, что они украдены. Я не думаю, что те люди, которые работали вместе с Серебренниковым, украли всю эту сумму. Но эта крайне небрежная система обналички, которая у них там функционировала, и сам факт того, что они сожгли все документы, как только началась проверка, говорят о том, что есть состав преступления, и в этом смысле решение суда понятно.

В том, то оно такое мягкое, я думаю, сыграла роль волна в защиту режиссёра, и вообще отношения художника и власти в России – они интересные с давних времён, можно вспоминать разные примеры. До сих пор некоторые мастера культуры считают, что государство должно давать им деньги просто по факту их существования, для того, чтобы они это же государство помоями обливали. И в этом смысле, как мне представляется, для общества этот приговор был неверным сигналом! Нельзя так относиться к бюджетным деньгам, нельзя просто помотать головой и сказать: «Ну, просто извините, мы чего-то тут напутали». И в данном случае важно, чтобы все вынесли из этого какие-то уроки. Творческая интеллигенция должна наконец понять, что деньги государство даёт не на всё подряд, а только на то, что нужно государству, и проверяет, как они тратятся.