Нефтегазовый аспект войны между Израилем и Ираном

Процитируем: «Сланцевая революция превратила США в крупнейшего мирового производителя нефти, добывающего свыше 20 процентов глобального объёма – 20,8 млн баррелей в день в марте 2025 года против 7,4 млн баррелей в день 20 лет назад. Вашингтон снял с себя зависимость от нефти Ближнего Востока, что позволяет проводить более решительную внешнюю политику в регионе без опасений экономических последствий. Во время эскалации конфликта с Ираном цены на сорт WTI выросли лишь на 15 процентов, до 74 долларов за баррель, хотя предварительный прогноз показывал 200–300 долларов».

Тут комментировать – только портить. Тем не менее, для начала два замечания. Первое – момент нефтяного превосходства США в Иране не редкий, да и не момент это вовсе, а стратегия. Второе – наличие предварительного прогноза означает, что атака на Иран не спонтанная, а просчитанная в деталях – вплоть до её последствий как краткосрочных, так и долгосрочных.

Теперь по порядку...

Большая встряска Рокфеллера

Bloomberg прав в главном – накануне всех глобальных потрясений США (принципиально и объективно энергодефицитная страна) выводила свою внутреннюю добычу на исторические максимумы, чтобы снизить зависимость от импорта и ослабить давление на доллар. До марта 2025 года таких максимумов было три.

Первый – накануне кризиса 1973 года и роста нефтяных цен в четыре раза после отказа от золотого стандарта внутренняя добыча в США достигала 9,6 млн баррелей в день. Второй – в 1985 году, накануне шестикратного обвала цен, повлёкшего за собой фактической банкротство СССР и его развал, США добывали 11,192 млн баррелей в день. Третий – в 2013 году, накануне почти четырёхкратного обвала мировых цен и начала переформатирования мирового энергетического ландшафта (Сирия, Украина и предшествующие им Ирак и Ливия), США вышли на 12,304 млн баррелей в день. «Никогда такого не было, и вот опять», редкий момент.

Рост начинался загодя, происходил постепенно и после «решения вопроса» всегда снижался. Это не только исключает версию оперативного (рефлекторного) реагирования на кризисы, но и заставляет заподозрить, что процесс спроектирован («предварительный прогноз»), а, следовательно, управляем.

Понимаем, что вступаем на тонкую тропинку конспирологии и теории заговора, но найти логичное объяснение предварительному росту внутренней добычи в США и последующему её снижению, не заподозрив Вашингтон в манипулировании рынком, невозможно. Дилемма очень простая. Либо США сами устраивают «нефтяные» скачки и падения, Либо они знают что-то такое, что неизвестно другим участникам рынка, пребывающим в святом убеждении, что всё решает «невидимая рука рынка».

Если вера в «невидимую руку» крепка и непоколебима, то пожалуйте на ПМЭФ за здравым смыслом и рыночными выкладками. Если же допустить (хотя бы на секунду), что процесс управляем (осмыслен), то у него обязательно должна быть проектная цель (ради чего дебош и потасовка). Бесцельным осмысленный проект не бывает, на интерес большие игроки не играют.

Ещё на заре нефтяной эры глава «Стандарт Ойл» Джон Рокфеллер разработал технологию «большой встряски». Суть технологии заключается в создании отраслевого информационного бума и разогрева рынка по образцу «золотой лихорадки». Следствием бума являлся наплыв множества независимых бурильщиков нефти. Потом цена падала, и масса мелких независимых компаний доставались «Стандарт Ойл» за бесценок вместе со скважинами.

Джон Рокфеллер основал Standard Oil в 1870 году.Фото: Public Domain

Если допустить (опять же на секунду), что технология эта не умерла вместе со «Стандарт Ойл» и Рокфеллером, то в неё укладываются все вышеприведённые катаклизмы. Скачок цен в 1973 году позволил начать разработку шельфа Мексиканского залива, Северного моря и советского Самотлора. В результате доля стран ОПЕК в мировой добыче существенно снизилась. Обвал цен в 1986 году привёл к деиндустриализации советского пространства и выбросу на мировой рынок дополнительных объёмов нефти.

События 2014 года по своему сценарному развитию также очень похожи на «большую встряску». Сирия и разрыв шиитской дуги, обеспечивавшей транзитный коридор для иранского газа в Европу. Украина, взрыв «Северного потока – 2» и блокада поставок русского газа в Европу. Свержение Башара Асада и превращение Турции в главный нефтегазовый перекрёсток Евразии (фантом Османской империи).

Процесс не завершён. Санкционированные Иран и Россия «развернули» свои поставки на Восток, в первую очередь, в Китай и Индию.

Здесь позволим себе пока голословное утверждение, что сегодняшние события на израильско-иранском и российско-украинском треке всего лишь часть «большой встряски» 2014 года. Рассматривать эти события надо в логике большого конфликта США – Китай в рамках сложившегося де-факто треугольника Россия – Китай – Иран. Чтобы избежать обвинений в конспирологии (или их снизить), придётся заглянуть в историю. Ненадолго и недалеко…

Углеводородный османизм

«Большой встряске» 2014 года предшествовала раскрутка так называемой «газовой паузы». В 1990-е годы главным энергетическим жупелом была скорая исчерпаемость запасов нефти. Сегодня на эту тему – ни одной публикации. Даже в отношении США, где уже при уровне добычи в 7,5 млн баррелей в день «традиционных» запасов хватит не более чем на 10 лет. Сегодня уровень добычи в США достигает 20,8 млн баррелей в день. Правда, это со «сланцем». И в этом весь секрет.

Что стояло за информационным бумом 90-х – экспертная ошибка или необходимость «разогреть» рынок – сегодня уже не имеет значения. По факту «разогрев» рынка произошёл. Результатом этого стал не только рост нефтяных цен, начиная с 1999 года, но и рост объёмов и качества нефтепереработки вплоть до 2008 года. Преимущественно в странах ОПЕК, Китае и Индии.

Произошли серьёзные структурные изменения внутри энергорынка. Процент выхода светлых нефтепродуктов в переработке увеличился, а процент выхода мазута упал до 8 процентов. Цены на мазут выросли так, что использовать его сегодня в энергетике – всё равно что закидывать в топку ТЭЦ пачки стодолларовых купюр.

На смену нефти стал приходить газ. Технологии сжижения газа и развитие спотовой торговли сформировали перед мировым фондовым рынком перспективу возникновения нового энергетического сегмента. Сегмента, который по своему биржевому потенциалу не просто сопоставим с нефтяным, но и превосходит его по уровню запасов. В начале 2000-х годов капитализация «Газпрома» превышала 400 млрд долларов, а глава госконцерна Алексей Миллер заявлял об ориентире в 1 триллион.

На смену нефти приходит газ.Фото: DMyshkin/CC BY-SA 3.0

Начиная с 2008 года, на фоне количественного смягчения (огромный приток «вертолётных денег») и высоких нефтяных цен произошёл разгон так называемой «сланцевой революции». Почему так называемой? Потому что сланцевой добычей Швеция занималась ещё в годы Второй мировой войны. Важна была не технология (гидроразрыв применяется и в традиционной добыче), а именно информационный разогрев рынка («газовая лихорадка»).

Информационный разогрев той или иной отрасли всегда сопровождается притоком в неё фондовых инвестиций (недавно мы наблюдали это на примере зелёной энергетики). После запуска программ количественного смягчения поток «новых» долларов (деньги из ниоткуда) буквально захлестнул мировой рынок. Накануне обвала нефтяных цен в 2014 году объём привлечённых «сланцевыми» компаниями средств с фондового рынка, по данным Barclays, почти в пять раз превышал рост всего рынка высокодоходных облигаций.

Иными словами, «вертолётные деньги» целевым порядком обеспечивали рост определённого сектора мировой энергетики, и обеспечивали в долг. В проектной логике это рассматривается как инвестиции в будущее.

Рынка, который должен наполнить фондовыми активами вздувшийся долларовый пузырь.

Для создания рынка «бумажного» газа (запасы газа превышают нефтяные) надо было вывести физически газ из трубы, где финансовый посредник невозможен. С одной стороны покупатель, с другой – продавец, а посередине долгосрочный контракт, обеспечивающий разработчика газовых месторождений кредитом (длинные проектные деньги). Надо было вывести физический газ в море (СПГ) и организовать его спотовые продажи, а тут уже необходим и финансовый посредник, и система трейдинга, и хедж-сделки на фондовом рынке (газовый фьючерс).

На пути нового рынка стояла энергетическая инфраструктура Европы, выстроенная на трубопроводной основе. Накануне «сланцевого скачка» ЕС активно обсуждал тему формирования «энергетического кольца» Европы, которое создавало замкнутую систему поставок энергоресурсов и превращало Европу в энергосамодостаточный (независимый от США) регион. Одним из главных сторонников идеи был президент Франции Николя Саркози, а первой точкой её отработки должен был стать трубопровод из Ливии в Италию. Собственно, они (Саркози и Ливия) и стали первыми жертвами контрстратегии.

Экс-президент Франции Николя Саркози.Фото: Thomas Bresson/CC BY 4.0

Помимо ливийской трубы «энергетическое кольцо» включало в себя газопровод из Катара через Саудовскую Аравию, Иорданию, Сирию и Турцию. Он объединил эти страны в единый «проектный ряд». Проект появился в 2000 году, а расходы по его строительству (10 млрд долларов) готова была взять на себя полностью Доха. Вторым маршрутом должен был стать «Южный поток», транспортирующий русский газ в Европу по дну Чёрного моря через Болгарию. Проект второго маршрута появился в 2007 году, сейчас он называется «Турецкий поток».

Третий маршрут должен был пройти из Ирана в Сирию через Ирак с перспективой прокладки трубы по морскому дну в Грецию. Трёхсторонний меморандум о реализации этого проекта Тегеран, Багдад и Дамаск подписали в 2011 году, после чего в Сирии началась гражданская война, приведшая в итоге к свержению Асада, распаду шиитской дуги, похоронам трёхстороннего меморандума.

Дело в том, что сложившаяся перед «большой встряской» 2014 года конфигурация газового рынка Европы вписывалась в китайскую инициативу «Один пояс – один путь», но противоречила военно-политической конфигурации (НАТО). Военно-политическим путём эта конфигурация и была сломана.

F’ck The EU

Война на Украине, взрыв «Северного потока – 2» и антироссийские санкции сделали Турцию практически безальтернативным трубопроводным перекрёстком для поставок в Европу не только ближневосточных, но и российских энергоресурсов. Альтернативой является только море (СПГ), спот и формирование фондового рынка «бумажного» газа. Как тут не вспомнить Викторию Нуланд с её F’ck the EU.

Большая энергетическая игра идёт не против российского или иранского экспорта в Европу или Азию. Противоречия возникают не на национальном или территориальном уровне.

На российском рынке этот конфликт материализовался в 2015 году в виде противостояния «Роснефти» с «Газпромом» из-за трубопровода на Сахалине. Наша пресса идентифицировала его традиционно как личный конфликт Игоря Сечина и Алексея Миллера.

В конечном итоге, это древний конфликт между морем и сушей (Карфагеном и Римом). В море нет границ и таможен. В море главное это страховые компании и мощные ВМС. Посуху сложнее – здесь надо налаживать правовое взаимодействие, унифицировать тарифы, согласовывать кредитно-денежные системы, искать политические компромиссы. Труба интегрирует пространство, море создаёт пиратскую среду.

Суть энергетической игры США, кульминацию которой мы сегодня наблюдаем, заключалась в выборе модели формирования общего газового рынка. Объединятся ЕС и АТР континентальными трубопроводами, или интеграция пойдёт по пути морских поставок СПГ? От ответа на этот вопрос зависело, кто будет обеспечивать режим безопасности (гарантии исполнения обязательств), и в какой валюте будут страховаться риски (источник инвестиций).

Отечественные эксперты, замкнутые в рыночной логике спроса и предложения, действия США объясняют привычным и удобным (основан на математическом алгоритме, не требует интеллектуальных затрат) стремлением Америки вытеснить русский природный газ из Европы, заменив его своим СПГ, и заработать больше долларов, которые сама же Америка и печатает.

Газовоз, перевозящий сжиженный природный газ.Фото: Wolfgang Meinhart/CC BY-SA 3.0

Обоснованием этой версии служит первичный закон США об энергетических санкциях. Российские эксперты выделяют два его пунктах. Первый – санкции против компаний, предоставляющих «товары, услуги, технологии, информацию или поддержку» русским экспортным трубопроводам. Второй – прямое обязательство США выступить против проекта «Северный поток-2» и добиваться от ЕС диверсификации энергетического рынка.

Дополнительным аргументом в пользу антироссийского контекста стала спонтанная реакция на американский закон руководителя МИД Германии Зигмара Габриэля, назвавшего новые санкции попыткой убрать русский газ с рынка и заменить его американским. Главу МИД поддержала тогда и Ангела Меркель, заявив, что нельзя экономику смешивать с внешней политикой.

За бортом внимания оставался тот факт, что закон носил комплексный характер и воздействовал на весь газовый ландшафт Евразии. Режим санкций увязывался не только с российским экспортом, но и с политикой Ирана, инвестициями Катара в «Роснефть», охватывал все болевые точки формирующегося на наших глазах глобального рынка газа, предусматривал даже «поддержку отдельными странами» режима Асада.

Логически обосновать предлагаемую нам версию американской газовой экспансии невозможно. В качестве доказательства приводятся технические возможности США увеличить свои СПГ-мощности до уровня Катара. Технические параметры закладывается в рыночные прогнозы, а они, в свою очередь, цитируются СМИ как политические цели Вашингтона. Тот факт, что газовые запасы Ближнего Востока в 20 раз превосходят запасы США, рыночными прогнозами почему-то не учитывается.

Понятно, что доказанные запасы величина плавающая, может расти, но может и падать. В мире разведана всего 1/4 часть потенциально газоносных участков. При этом 2/3 поисковых скважин приходится на США и Канаду, которые занимают лишь 1/7 часть перспективных территорий.

О какой стратегии захвата внешнего рынка через наращивание экспорта тающего ресурса может идти речь? Какой смысл продавать то, чего тебе самому в долгосрочной перспективе не хватает? Тем не менее, стратегия по захвату газового рынка у Вашингтона есть, но основана она на иных методах.

17 марта 2001 года Джордж Буш подписал документ, который так и называется «Национальная энергетическая стратегия США». Её приоритетами заявлены рост внутренней добычи, повышение энергоэффективности, развитие инфраструктуры и увеличение доли природного газа в топливно-энергетическом балансе страны.

Проще говоря, США рассматривают газ не как экспортный товар, а как демпфер, призванный снизить внутреннее потребление нефти и уменьшить зависимость от её импорта. С момента принятия стратегии США постоянно наращивали добычу нефти и газа, при этом доля потребления газа росла, а нефти падала. За 15 лет доля газа в энергобалансе США выросла почти в 2,5 раза (с 13,9 до 33 процентов).

Последние 50 лет темпы роста газовых запасов мира в два раза превышали рост нефтяных. В 1970 году запасы газа и нефти соотносились как 30/70, в 1990-м – 45/55, а в 2009-м – 50/50. Сегодня мировые запасы традиционного газа оцениваются в 200 трлн кубометров, к этому надо добавить такой же объём метана угольных пластов, 500 трлн кубометров сланцевого газа и 23 000 трлн кубометров гидратов метана, основное место залегания которых глубоководный шельф и районы вечной мерзлоты (Арктика и Сибирь).

Топливно-энергетическая переориентация экономики носит глобальный характер. Перед «большой встряской» 2014 года потребление газа в Европе выросло на 84 процента, а в Азии в четыре раза. Мировой экспорт газа за 10 лет вырос с 680 млрд кубометров до 1,42 триллиона (нефтяной – на 21 млн тонн). Именно на этот период пришлись «сланцевая революция» в США и взрывной (практически с нуля) рост СПГ-индустрии в Катаре, Австралии, России.

Был запущен переход мировой экономики с одного вида топлива на другой. Исторически такие переходы всегда сопровождался скачком технологий и сменой глобальных лидеров и аутсайдеров. Переход с дров на уголь привёл к английской промышленной революции и институциональному господству Сити (Pax Britannica), приход нефти индустриализировал аграрно-местечковые североамериканские штаты и установил Pax Americana.

Переход с нефти на газ мы наблюдаем в режиме реального времени, и задача США состоит в том, чтобы не допустить смены глобального лидера.

Обеим странам сегодня предложен фактический выбор: или Китай, или доступ к мировому финансовому пространству (доллар). Выбор подкреплён военными угрозами.

У финансов свои романсы

Предсказать итоги газового перехода сложно (военно-полевые работы пока в разгаре). А с другой стороны – рынок СПГ уже запущен, долгосрочный газовый контракт уничтожен, цены на газ привязаны к споту и биржевым торам фьючерсами. Точно можно сказать только то, что импортозамещение не является стратегической целью США.

В логике политической конкуренции стратегия – это всегда путь к доминированию. В логике рынка – извлечение максимальной выгоды при обмене доступного ресурса на недоступный (критически значимый). То, что для политической системы – цель, для рынка – способ снижения затрат. В данном случае для США дефицитным ресурсом является газ, а избыточным – военно-политическое превосходство, конвертируемое в финансовые институты.

На сегодня США являются единственной страной мира, которая обладает «контрольным пакетом» во всех секторах мирового рынка энергоносителей. Входит в тройку ведущих производителей, является одним из главных главным потребителей и импортёром, обладает самыми крупными резервами, эмитирует мировую валюту и определяет её курсовую стоимость.

Когда Америка наращивает внутреннюю добычу, она автоматически снижает объём внешних закупок, увеличивает стратегические резервы и затоваривает мировой рынок. Совокупность этих факторов вкупе с биржевой спекуляцией неизбежно ведёт к обвалу цен. Точно также работает обратный процесс (скачок цен) «большой встряски». И если США не снижает внутреннюю добычу, повышая импорт, значит политическая задача ещё окончательно не решена.

Главная цель США в большой энергетической игре – не экспорт своего СПГ в Европу для захвата мирового рынка. Главная цель – сохранить в целости «волшебный горшочек», который переваривает внутренний долг США в мировые инвестиции. После чего можно будет и о межгосударственном консенсусе подумать. На основе единой валюты, единого финансового стандарта и общего режима безопасности под контролем блока НАТО.

А для этого необходима та самая ликвидность (количественное смягчение) и собственная доля рынка в газовом секторе, сопоставимая по объёмам хотя бы примерно с другими игроками («сланцевая революция»).

Речь не о региональных конфликтах России и Украины, Израиля и Ирана. Речь идёт о новом издании Вашингтонского консенсуса на более централизованной и жёсткой основе. О новой цивилизации или новом мировом порядке на века (кто во что верит). Меняется вся парадигма (экономика, политика, мировая иерархия, принципы и основы её построения). Меняется не сама по себе, меняют её США, построившие прежнюю парадигму.

Без понимания сути процесса все действия лидеров других стран (замкнутость на локальной проблематике) будут вести к стратегическим ошибкам и нарастанию рисков с долгосрочными последствиями, трудно преодолеваемыми (если вообще преодолеваемыми) в будущем. Если США удастся создать новую финансовую архитектуру мира в цифровом формате, то реконструировать её без глобального обвала экономики и провала по уровню благосостояния и жизнеобеспечения людей в 1930-е годы (думаю, даже глубже) прошлого века будет невозможно.

Главная цель США – не экспорт своего СПГ в Европу для захвата мирового рынка, а капитализация нового рынка в долларовой зоне.Фото: Scott Beale/CC BY-SA 4.0

Как противостоящий сценарий можно было бы рассматривать новый коллективный договор («новая Ялта»). За стол переговоров вместе с победителями прошлой мировой войны должны будут сесть проигравшие Германия и Япония, а также отсутствовавшие на политической карте тогда Иран, Индия, Турция и Бразилия. Верится в такой сценарий с трудом, потому что новый предел мировой маржи потребует снижения уровня жизни внутри США.

«Покупка» мировой финансовой системой национальных элит выглядит более перспективным вариантом, тем более он уже реализовывался на практике и не единожды (90-е в России – яркий тому пример). Однако возможности подобного сценария сегодня тоже сильно урезаны, мировая финансовая система не просто переполнена ликвидностью, её разрывает под действием внутреннего давления. Без дефолтирования долларовая модель уже не может существовать. В таких условиях согласие национальных элит на сделку с США повлечёт катастрофические последствия для их стран.

США свою стратегию реализуют явочным (без озвучки) порядком, используя свои конкурентные (финансы и военная сила) преимущества. Для остальных стран вызов состоит в том, кто первым из них сможет сложившиеся экономические риски перевести в проектную плоскость (цели и задачи). Проще говоря, кто из них создаст новый политический язык для межгосударственного общения (целеполагание за пределами спроса и предложения).

Или человечество сможет пересобрать «мир миров», или Make America Great Again…