Происходящее на Украине принято объяснять агрессивным насаждением национализма в течение последних 30 лет. Более глубокий исторический контекст, как правило, игнорируется. Эта привычка не смотреть дальше своего носа привела к тому, что Россия долгое время жила в плену необоснованных иллюзий, которые мешали принимать адекватные решения и превратили всю политику Москвы на украинском направлении в череду ошибок и разочарований.
Чтобы разобраться с атакующими человека проблемами, психоаналитики заставляют его обращаться к своему прошлому. Но и без всякой психоаналитики понятно, что человек – это его прошлое и настоящее, а страна – это её история, которая, подобно человеческому подсознанию, содержит много информации, позволяющей судить о таких, как правило, не учитываемых факторах, как особенности менталитета и национального самосознания, традиции, качество и другие характеристики элит, условия, в которых они формировались, и многое другое.
После нашествия хана Батыя территория, которую позже назовут Малороссией, была ничейной землёй, а находившиеся на ней Киевское и другие древнерусские княжества стали объектами регулярных нападений с Севера и Юга. В 60-х годах XIV века эти земли были захвачены Великим княжеством Литовским, но православная митрополия оставалась Московской. В 1376 году Литва добилась от Константинополя учреждения отдельной Киевской митрополии, оторвав тем самым Киев от Москвы как центра русского православия.
После падения в 1453 году Византии на территории Малороссии шли непрерывные войны Крымского ханства и Османской империи с Литвой и Польшей, а затем с созданной в результате их объединения Речью Посполитой.
В подобных ситуациях многие этносы сходили с исторической сцены, но малороссы выжили и даже сохранили национальное самосознание, чему немало способствовала политика национальной и религиозной сегрегации, проводимая Польшей, и притеснения со стороны польских магнатов, ответом на которые были локальные бунты и восстания.
Одно из таких восстаний, поддержанное (sic!) крымским ханом, возглавил казачий сотник Богдан Хмельницкий, который до этого успешно служил польскому королю Владиславу IV, воюя против русских под Смоленском. В ходе восстания Хмельницкий был провозглашён гетманом, а подвластная ему территория, получившая название Гетманщина, перешла в 1654 году под контроль Русского царства.
После помощи, которую оказали восставшим русские войска, этот выбор казался предопределённым, но в соответствии с традициями казачьего социума Переяславской раде было предложено выбрать, в чьё подданство проситься – крымского хана, турецкого султана, польского короля или русского царя. Выбрали «царя московского, православного», но, как показали дальнейшие события, не все и ненадолго.
После смерти Богдана Хмельницкого следующим гетманом стал Иван Выговский, который уже в 1658 году взбунтовался против Москвы, перешёл на сторону Речи Посполитой и подписал с ней договор, согласно которому Гетманщина должна была войти в её состав как Великое княжество Русское, равное по статусу Королевству Польскому и Великому княжеству Литовскому. При условии возвращения изгнанным во время восстания Хмельницкого польским помещикам и католической церкви всей принадлежавшей им собственности.
Верхушку Гетманщины, которая хотела встать вровень с польской и литовской знатью, этот договор устроил, а рядовое казачество и крестьянство – нет. Началась гражданская война (Руина), новым гетманом был избран сын Богдана Хмельницкого, Юрий, который вскоре тоже перешёл на сторону Речи Посполитой, против чего снова выступило рядовое казачество. После ещё нескольких итераций раскол между сторонниками и противниками Переяславской Рады привёл к разделу войска Запорожского и контролируемой им территории по Днепру – на Левобережье и Правобережье.
Следующим эпизодом стала история гетмана Левобережья Ивана Мазепы, который, воспользовавшись проблемами, возникшими в Речи Посполитой, взял под свой контроль и преподнёс Петру I Правобережье, а потом, накануне Полтавской битвы, перешёл на сторону шведов. После этого к гетманам приставили чиновников, которые должны были отвечать за их благонадёжность, но это не помогло. Эксцессы и недоразумения продолжались, и в 1764 году Екатерина II упразднила Гетманщину, положив конец череде предательств и других безобразий.
Ограничивая права коренного населения Малороссии, польские власти постоянно напоминали этой части своих подданных об их национальной и религиозной принадлежности. А злоупотребления и унижения со стороны польских помещиков провоцировали бунты, во время которых национальное чувство коренного населения вырывалось наружу и получало удовлетворение в погромах и убийствах польского и еврейского населения.
После упразднения Гетманщины Екатерина II при поддержке Пруссии вынудила польский сейм провозгласить равноправие православных и протестантов с католиками, включая право занимать государственные должности. Возмущённая шляхта ответила на это «попрание её прав» созданием Барской конфедерации со штаб-квартирой в крепости Бар в Подолье. Фактически это был аналог тогда ещё не существовавшего ку-клукс-клана с соответствующими методами «восстановления справедливости».
Зверские расправы над православными спровоцировали в 1768 году восстание гайдамаков (Колиивщину), в котором приняли участие все слои коренного населения. Отряды восставших действовали почти на всей территории Правобережья, истребляя поляков, католических священников и евреев, соперничая в жестокости с адептами Барской конфедерации.
Кульминацией беспредела стала Уманская резня, в которой по разным оценкам погибло от 12 до 20 тысяч человек.
Через два месяца восстание было подавлено, а в 1772 году произошёл первый раздел Польши, по которому Россия получила восточную часть Правобережья, а Австрия – западные районы (Львов, Перемышль, Галич). Ещё через три года Екатерина II ликвидировала Запорожскую сечь, и Малороссия, включая части, присоединённые к России в результате разделов Польши 1792 и 1795 годов, стали губерниями Российской империи.
К началу XIX века о существовании украинской национальности никто даже не подозревал, а слова «Украина» и «украинец» имели ограниченное хождение. Древнерусское «оукраина» уже забылось, а польская традиция XVI–XVIII веков называть Украиной окраинную территорию, а украинцами – тех, кто жил на ней, включая поляков, отвергалась коренным населением, которое считало себя русскими. Ведь, даже переметнувшийся на сторону Польши, гетман Выговский создавал на этой территории Великое княжество Русское.
У людей, живших в Малороссии, был особый, обусловленный непростой историей менталитет с его «и нашим, и вашим» и «моя хата с краю», и особенности характера добродушного, но взрывного. У местной элиты были специфические черты, замешанные на смеси пассионарности с умением лавировать, приспосабливаться, предавать, заключать союзы и снова предавать. Был опыт самоорганизации на низовом уровне, традиции военной демократии казачества и культ свободы, понимаемой как вседозволенность и безответственность. Но свои особенности были и у других российских регионов: Воронеж отличался от Томска, а выросший вокруг острога Иркутск – от купеческих городов Поволжья.
На этом спокойном фоне в середине XIX века вопросом национального самосознания малороссов озаботилось образованное сословие. Мотором этого процесса стало созданное в 1846 году Кирилло-Мефодиевское братство, продвигавшее, как следует из его устава, идею создания союза славянских демократических республик с центром в Киеве.
Тогда же появилась «Книга бытия украинского народа», доказывавшая существования отдельного южнорусского народа – украинского. Её авторами были историк Николай Костомаров и поэт Тарас Шевченко.
Царская власть ответила на эти затеи репрессиями, под давлением которых центр украинского национального движения переместился в Галицию, входившую в то время в Австро-Венгерскую империю.
В конце XIX века появляются украинские политические партии, нацеленные на создание самостоятельного украинского государства, и Украинская народная партия, программные тезисы которой носили явно выраженный националистический характер: «Украина для украинцев», «Москали, поляки, венгры, румыны и евреи – враги украинского народа, пока они руководят нами», «Не бери жену из чужаков» и тому подобное.
Попытки реализации этих идей начались сразу после Февральской революции 1917 года. Организация под названием «Центральная рада Украинской Народной Республики» (УНР) объявила сначала об автономии, а потом, в январе 1918 года, о независимости Украины, в феврале заключила мирный договор с Германией и попросила её ввести на украинскую территорию войска для защиты от большевиков.
Но ужиться с немцами Центральной раде не удалось, и уже в апреле она была разогнана германской администрацией, которая срочно соорудила новый макет – Украинскую державу во главе с гетманом Павлом Скоропадским. Этот проект просуществовал до ноября 1918 года, когда признавшая поражение в Первой мировой войне Германия начала эвакуацию с Украины. Наступило время Директории и военной диктатуры бывшего министра УНР Симона Петлюры. Потом были белые. И наконец всё закончилось победой красных и созданием УССР, которая в 1922 году стала частью СССР.
Весь этот сюжет подтверждает неизменность тактики малороссийских элит: устроить большой шум (в данном случае – провозгласить независимость) и тут же искать, под чьё покровительство пойти. Но в конечном счёте всё кончилось хорошо: вернувшись под контроль Москвы, Украина достаточно быстро успокоилась.
В это время Польша, в состав которой по итогам Первой мировой войны вошла Западная Украина, вернулась к политике национальной сегрегации, ответом на которую стал подъём украинского национального движения, быстро принявший насильственные формы. Во второй половине 20-х годов были созданы Организация украинских националистов (ОУН)* (признана экстремистской, запрещена на территории РФ) и Украинская повстанческая нация (УПА)* (признана экстремистской, запрещена на территории РФ), каждая из которых имела развитую военно-хозяйственную инфраструктуру, созданную при поддержке германских спецслужб. Ещё до прихода к власти Гитлера ОУН* получала финансирование от Абвера (около 5 млн марок), а в немецких разведшколах прошло обучение несколько сотен её боевиков.
После присоединения Западной Украины к СССР члены ОУН* и УПА* попытались развернуть борьбу с советской властью, но под давлением ответных мер были вынуждены уйти в подполье.
Их звёздным часом стало 22 июня 1941 года. О том, что вытворяли украинские националисты во время войны, хорошо известно. Но стоит напомнить, что такие эпизоды, как еврейский погром во Львове или Волынская резня, прекрасно вписываются в вековые традиции окраинного народа и являются естественным продолжением Уманской резни 1768 года и зверств времён Гражданской войны.
Не исключено, что устойчивость этого поведенческого стереотипа, закреплённого в 2014 году пожаром в Доме профсоюзов в Одессе, объясняется тем, что в украинской культуре никто не дал оценки этим событиям, не назвал их бессмысленным и беспощадным зверством, а напротив, главного вдохновителя этнических чисток 40-х годов называют сегодня героем Украины.
Бандеровская закваска поднялась в 50-е: в организованной форме – в США и Канаде, где при поддержке американских спецслужб выращивалось новое поколение идейных националистов, и в латентной – на Украине, когда арестованные в 40-е члены ОУН* начали выходить на свободу по хрущёвской амнистии и продвигать своих людей на партийные и хозяйственные посты. Одним из таких выдвиженцев был Леонид Кравчук, ставший в 1991 году первым президентом независимой Украины.
На излёте хрущёвской оттепели при прямом участии местной интеллигенции (писатели Иван Дзюба, Олесь Бердник и Иван Драч, историк Валентин Мороз и другие) начался ренессанс украинского национализма: борьба с русификацией, митинги у памятника Шевченко в Киеве, самиздат, создававший из Степана Бандеры, Романа Шухевича и других деятелей ОУН* образы мучеников и жертв НКВД.
Ответное давление власти привело к тому, что национализм стал точкой сборки для украинских диссидентов любой направленности. Это отразилось даже в известном письме-протесте 139, инициаторы которого боролись не за национальное пробуждение, а за свободу и демократию (прекращение репрессий против инакомыслящих, соблюдение законов в ходе суда и следствия), но не могли не коснуться «обострения извращений в национальном вопросе».
При таком подходе никого уже не смущало, что один из вышеперечисленных деятелей культуры был махровым националистом, а трое других публично раскаялись «в своих заблуждениях».
Всё, что было сказано или написано на эту тему, моментально уходило в народ и влияло на его сознание, расширяя границы допустимого: украинский национализм постепенно становился нормой.
В начале 80-х его признаки стали появляться и у украинских диссидентов. Некоторые из них прямо говорили своим российским визави, что «всё зло от москалей», и признавались, что «имеют дело с московским руководством Фонда помощи политзаключённым только потому, что получают от него деньги».
Советское руководство не могло не знать о росте националистических настроений на Украине, но публично обсуждать эту тему было нельзя, потому что она не вписывалась в идеологические мантры о пролетарском интернационализме. Под негласным запретом были не только любые изыскания, касающиеся истоков национализма, но и конкретные факты, разрушающие миф о нерушимой дружбе народов СССР.
Поэтому, когда первый секретарь ЦК Компартии Белоруссии Пётр Машеров попытался упомянуть о причастности украинских националистов к трагедии Хатыни, его жёстко одёрнули из Москвы, а через 10 лет той же Москве оказалось нечего противопоставить разгулу национализма на советских окраинах.
О том, чтобы изучить историю вопроса, особенности менталитета, традиции элит, сделать лежащие на поверхности выводы и попытаться принять превентивные меры, речь вообще не шла. Гораздо проще было умалчивать неудобные факты и не знать, например, о том, что разговоры об украинской незалежности несут в себе мощный русофобский заряд, а все попытки создания малороссийской или украинской государственности, начиная с Великого княжества Русского на территории Гетманщины в середине XVII века и заканчивая каскадом проектов 1917–1919 годов, имели явно выраженную антироссийскую направленность.
В годы перестройки горючая смесь из западенского нацизма бандеровского толка и русофобии интеллектуалов разлилась по всей Украине. После распада Союза члены созданного сыном Шухевича националистического объединения УНА-УНСО* (Украинская Национальная Ассамблея – Украинская Народная Самооборона*) (признана экстремистской, деятельность организации запрещена в РФ) отправились в Крым, Херсон и Одессу «перевоспитывать» недостаточно патриотичных жителей этих мест, в 1994 году они же поехали в Чечню «убивать москалей».
Дальнейшее развитие событий хорошо известно. Оранжевая революция 2004 года позволила перейти к насаждению русофобии (в контексте памяти о Голодоморе) и культа Бандеры и Шухевича на государственном уровне. А переворот 2014 года открыл возможность для инфильтрации идеологии украинского нацизма в армию и систему управления.
Всё это происходило на глазах Москвы, которая ничего не предпринимала для блокирования опасных процессов, пребывая в уверенности, что всё можно разрулить на уровне занятых своими гешефтами элит. Эту недооценку фактора украинского национализма можно назвать одной из самых серьёзных ошибок российского руководства.
Даже когда в центре Киева озверевшие толпы нацистов жгли и убивали безоружных сотрудников «Беркута», Москва продолжала поиски компромисса и удерживала Виктора Януковича от жёсткого подавления мятежа под гарантии «западных партнёров», которые обошлись с этими гарантиями точно так же, как с обещанием не продвигать НАТО на Восток.
После того как США и их союзники превратили Украину в таран против России, две эти проблемы – НАТО у российских границ и опасное соседство с напичканной оружием нацистской Украиной – слились в одну, и для решения её придётся обратиться к истории вопроса. Иначе не избежать новых ошибок, потому что, как показал весь этот украинский сюжет, игнорирование опыта прошлого парализует аналитические способности власти и подталкивает её к принятию ложных решений.
* Организация признана экстремистской и запрещена на территории РФ.
29 марта 2022