Мир находится на рубеже эпох

«Капиталистическая цивилизация, которая доминировала в экономической, политической и культурной жизни континентов, находится в процессе упадка. Сейчас она порождает новые и более разрушительные войны». Эти слова из манифеста американской коммунистической организации «Клуб Джона Рида» были впервые опубликованы в 1932 году во время Великой депрессии. Очевидно, прогнозы о смерти капитализма оказались несколько преждевременными, а вот предсказания разрушительных войн сбылись с пугающей точностью.

Глобальный конфликт уже несколько раз был способом перезагрузки сломавшейся экономики и разрешения геополитических противоречий. И хотя выводы о современности на основе исторических аналогий грешат надуманностью, сейчас всё же невозможно игнорировать признаки кризиса сложившейся системы международных отношений и всё более выраженный запрос на пересмотр её базовых конвенций.

Эти рассуждения можно было бы принять за идеологические штампы, если бы не одно но: в таких выражениях сейчас выступают не только российские или китайские журналисты, но и западные финансисты и политики. Вот, например, в программном «Докладе о глобальных рисках» Всемирного экономического форума в Давосе отмечено, что мир сталкивается с целым рядом рисков, из-за которых грядущее десятилетие будет крайне неспокойным.

Об угрозах, которые несёт начавшееся разрушение мирового порядка, предупреждают со своих страниц ведущие мировые издания. В частности, британский журнал The Economist пишет о «надвигающейся угрозе для идей, которые помогли добиться поразительного улучшения жизни людей» и утверждает, что такая политика, скорее всего, нанесёт вред, подрывая глобальную безопасность.

В среде политических и интеллектуальных элит Запада, очевидно, сформировался консенсус относительно того, что мир находится в процессе глубокого политического, экономического и социокультурного переформатирования. И эти изменения не пройдут безболезненно.

Что касается места и роли нашей страны, то существующий (или существовавший) порядок вещей не соответствовал амбициям ни российского руководства, ни российского общества.

Сейчас эта система терпит крах, что даёт шанс принять участие в установлении новых правил.

К сожалению, наша страна подошла к смене эпох не слишком подготовленной. Но даже в таком виде при определённой сноровке мы сможем влиять на создание выгодного нам миропорядка. Конечно, максималистский подход недопустим, придётся идти на компромиссы. Важно не поддаваться иллюзиям и трезво оценивать свои возможности, и тогда новая мироустроительная война, в какой бы форме она ни происходила, закончится победой России.

Инфляция в странах Запада достигла небывалых 10 процентов год к году. Мировые финансовые рынки за последние 12 месяцев потеряли в среднем 20 процентов своей стоимости. Из 10 долларов, которые вкладываются в экономику, только два идут на создание продуктов или услуг, остальные инвестируются в финансовые инструменты, не содействуют росту благосостояния и просто сгорают. В мире больше нет дешёвого капитала, дешёвых ресурсов и дешёвой рабочей силы. А без них не может существовать неолиберальная экономическая модель. Глобализации приходит конец.

На этом фоне происходят немыслимые до недавних пор экономические и финансовые события. Например, Соединённые Штаты, которые когда-то были лидерами свободной торговли, стали самой протекционистской страной с развитой экономикой, из-за чего в других странах – от Германии и Франции до Японии и Южной Кореи – готовят свои ответные ограничительные меры.

В то же время Великобритания после того, как неудачный мини-бюджет ослабил валюту и вынудил премьер-министра Лиз Трасс уйти в отставку, внезапно превратилась в развивающуюся страну, которая едва сводит концы с концами. Стоимость заимствований на мировых рынках резко возросла, поскольку процентные ставки по более чем трети мировых облигаций стали отрицательными (создав ненормальную ситуацию, когда кредиторы платят должникам).

Изначально эти изменения были вызваны воздействием COVID-19, а точнее, реакцией на него, так как нелегко запустить глобальную экономику, которая была вынуждена внезапно остановиться (или которую остановили). Например, грузовые контейнеры находятся не в том месте, корабли не могут попасть в порт назначения и так далее. Не все производства возвращаются в строй одновременно. Цепочки поставок нарушены.

Глобализация была выгодна прежде всего странам Запада. И удивительно, что они сами нанесли по ней один из наиболее серьёзных ударов. В ответ на украинскую операцию России и обострение напряжённости в отношениях между США и Китаем правительства усилили применение торговых, инвестиционных и платёжных санкций. Эти трудности с поставками и подвергли ещё большему стрессу уже столкнувшиеся с проблемами модели роста.

Кроме того, подрывное воздействие на систему оказали центральные банки западных стран. На любой кризис они реагировали тем, что включали печатный станок и заливали экономики ничем не обеспеченными деньгами. Кстати, в том числе и этим объясняется парадоксальная на первый взгляд ситуация, когда в самые тяжёлые экономические кризисы последних десятилетий наиболее состоятельные люди мира неизменно приумножали свои капиталы, тогда как подавляющее большинство населения скатывалось в нищету. Когда инфляция достигла двузначных величин, регуляторы в корне изменили свой подход.

Вместо планирования одного вероятного исхода – базового – компании и правительства теперь готовятся и страхуются от множества вариантов развития событий. Из-за непредсказуемости вести бизнес становится дороже. В таком мире трудно принимать правильные решения и легко совершать ошибки. Турбулентность выросла настолько сильно, что приводит к риску обрушения секторов экономики и паралича финансовых операций.

В целом от существующей глобальной экономики получали выгоду прежде всего транснациональные корпорации и связанный с ними международный капитал. Обывательское ощущение, что глобальный бизнес и финансовые рынки – это параллельная реальность, которая никак не касается повседневной жизни, оказалось не таким уж далёким от истины. При этом власти в странах Запада были уверены в обратном и многие годы принимали решения, продиктованные в первую очередь законами глобализации, поскольку считали, что в итоге невидимая рука рынка принесёт выгоду всему обществу.

Судя по специальной военной операции на Украине, международные интересы российского бизнеса если и принимаются руководством страны в расчёт, то находятся для него всё-таки не на первом месте. Важнее, очевидно, вопросы безопасности государства – так, как власть их понимает. Такая независимость от бизнес-логики для стран Запада не характерна. Можно предположить, что во время острого кризиса дистанция между властью и капиталом может стать преимуществом. Кроме того, в отличие от западных государств в России привыкли вести бизнес в ситуации высокой непредсказуемости. Риски уже заложены в модель роста. Соответственно, изменение существующего в мире порядка вещей скорее уравняет позиции российских и международных компаний.

Помимо этого, присутствие государства в нашей экономике настолько значимо, что никакой крупный промышленный холдинг или банк не может диктовать руководству страны свою волю или сделать что-то, что обрушит экономику. При этом такую систему в кругах либеральных экономистов принято критиковать. Однако в России вряд ли может произойти махинация, подобная той, которую провернули инцест-банкиры из Lehman Brothers, ввергнув Соединённые Штаты и мир в масштабный кризис 2008 года.

С возникновением новых центров силы эта способность Штатов почти утрачена. А без контроля за мировой финансовой системой Америка становится просто ещё одной, пусть и очень богатой страной. Но она будет лишена тех свойств, которые позволяли говорить о Pax Americana. По иронии судьбы глобализация сделала мир настолько связным, что одним государствам оказалось невозможно безнаказанно наживаться на других, не рискуя дестабилизировать систему и спровоцировать недовольство.

Мир стоит на пороге социального взрыва. Политики и экономисты заметили этот тренд довольно давно, однако либо не могли ничего сделать, либо поставили краткосрочные интересы выше долгосрочных целей. Вообще, самонадеянно было полагать, что принципы глобализации так же непреложны, как законы физики. Верить, что невидимая рука рынка вне зависимости от чего бы то ни было направит капиталы, товары и людей туда, где они будут наиболее продуктивны. И что это выгодно для всех, даже для тех, кто, например, потеряет свои рабочие места. Ведь в качестве компенсации они получат обильный импорт дешёвых товаров, а также новые возможности в других секторах растущей экономики или в других регионах.

Подобные рассуждения, которые безупречно смотрелись в научных статьях, не выдержали столкновения с реальностью. В глобальном мире только капитал перемещается мгновенно, реагируя на новые возможности сократить издержки или приумножить прибыль. Однако потерянные в результате этого рабочие места замещаются далеко не так быстро. А иногда не замещаются вовсе.

И касается он не только условного рабочего, «привязанного» к своей фабрике, но и, например, пишущего код в любой точке мира айтишника. Повсеместное внедрение практики удалённого труда и образования теперь позволяет нанимать более дешёвых сотрудников даже на самые квалифицированные должности. Зачем платить специалисту, скажем, из Нью-Йорка, если точно такую же работу, но в четыре раза дешевле, может выполнять сотрудник из Мумбаи?

Какое-то время можно было игнорировать тот факт, что всё больше трудоспособных жителей развитых странах не могут заработать на жизнь. Однако сейчас имущественное расслоение в мире достигло рекордных показателей. Разрыв между богатыми и бедными сегодня такой же большой, каким он был перед началом Первой мировой войны. Западный средний класс, игравший стабилизирующую роль в обществе, становится всё меньше, поскольку его рабочие места перемещаются в страны глобального Юга. Таким образом, сокращается стремящаяся к стабильности группа людей, цементировавшая социальные отношения. Кроме того, военная и экономическая мощь государства зависит от социальной стабильности.

Экономистов часто обвиняют в бухгалтерском подходе к обществу, когда за рядами цифр они перестают видеть людей. Вот хороший пример справедливости таких претензий. По всем расчётам выходило, что ради работы человек может легко сменить место жительства. Однако ошибкой было не учитывать, что родной дом, семья, соседи и привычное окружение важны для человека не меньше, чем возможность достойно зарабатывать. При этом игнорировались положения поведенческой экономики, за исследование которой несколько лет назад даже дали Нобелевскую премию.

Также наивно было считать, что средний класс можно сохранить перераспределением денег от богатых к бедным. В этой предпосылке опять не учитывался человеческий фактор. Редистрибуция богатства в некоторой степени смягчает финансовые противоречия, однако опять-таки не учитывает то, что людям нужны не только средства к существованию, но ещё и смысл жизни, а также ощущение собственного достоинства. Живущий на подачки его не может иметь по определению.

Мы привыкли к социальным кризисам ближневосточного или латиноамериканского формата, но вот сейчас в «богатых» западных странах формируется основа протеста нового типа. Когда прежде обеспеченные люди, белые воротнички, привыкшие к определённому образу жизни и уровню потребления, вдруг оказываются дотационной стратой. Интересно, что потенциально протестная группа на Западе – это как раз дети общества благоденствия, вдруг лишившиеся этого самого благоденствия.

Британский экономист Гай Стэндинг поставил прекариат на предпоследнюю позицию перед беднотой, живущей и умирающей на улицах. При этом, по его оценкам, в некоторых даже самых благополучных странах эта прослойка составляет четверть взрослого населения. Между тем сейчас представители прекариата не видят долгосрочных перспектив, перебиваются случайными заработками и не знают, что будет дальше. Грубо говоря, это вновь те самые люди, которым нечего терять, кроме своих оков. Им некомфортно в существующем обществе, и они в лучшем случае не будут бороться за его сохранение, а в худшем – примут участие в его разрушении. Революция может произойти в любой момент.