Если снова над миром грянет гром
Поклонившись севастопольскому мемориалу в честь окончания Гражданской войны в России, президент Владимир Путин послал сигнал о том, что именно вопрос гражданского единения и поныне является наиболее острым, а уроки истории далеко не во всём выучены или подзабыты, что чревато новыми ошибками, а то и рисками катаклизмов.
Показательно, что глава государства не стал дожидаться 2022 года, на который приходится официальная столетняя дата завершения пятилетнего российского кровопролития, а заострил внимание на болезненной странице истории страны именно сейчас, когда Россия переживает серьёзные потрясения, связанные с неутихающей пандемией, социально-экономическими неурядицами, внешними проблемами и многочисленными внутренними неувязками.
Многие заметили, что президент, как Штирлиц в предпоследней серии, серьёзно осунулся: доведись ему сейчас сыграть роль советского разведчика в сериале по роману Юлиана Семёнова, он вполне органично выглядел бы в той памятной сцене в Берне, когда на сочувственный вопрос пастора Шлага главный герой отвечает, что, мол, бог его знает, устал, наверное. Президент и впрямь, как Штирлиц, выстраивает сложные комбинации, успех которых зависит от точности расчётов, от пунктуальности и надёжности исполнителей, но ещё и от того, как сложатся обстоятельства, выпадет ли тот случай, который известен каждому разведчику и который бывает только раз в жизни.
России и нынешней её власти отчаянно везло все предыдущие 20 с лишним лет, но нынешние испытания с пандемией и многогранным кризисом стали, пожалуй, самым сложным и по-настоящему опасным вызовом за весь период новейшей истории с 1991 года.
Если из турбулентности лихих 90-х страна вылезла благодаря былым запасам прочности и саморегулированию, дефолтный кризис 1998 года разрулила команда Евгения Примакова, а обвал рынков 2008 года оказался не столь уж и великой нагрузкой на подпитанную нефтяными ценами российскую экономику, то сейчас ситуация совсем иная, потому что подгорает сразу везде, в больших масштабах, а главное, не чувствуется расторопности в подходах к решению системных проблем, как не видно и чёткой стратегии преодоления затянувшегося пике.
В ту мрачную осень 22 года назад, когда подступала пандемия страха и жители крупных городов ложились спать, высматривая в окна возможных террористов у входа в подвалы домов, страна была куда сильнее спаяна одной большой бедой и решимостью её отвести, чем сейчас, когда от коварного вируса и состояния отечественного здравоохранения гибнут десятки и сотни тысяч. В сознании большинства населения присутствуют тревога, напряжение, обида, злость, но нет ощущения трагедии, а значит, и стремления объединиться, доверившись власти. Напротив, чем изысканнее администрирование и чем больше на разных уровнях вертикали и в разных регионах вводится различных запретов и ограничений – принуждений, тем заметнее дрейф населения в сторону дистанцирования от государства, тем больше выживание становится индивидуальным делом каждого, никак не связанным с декларированными сверху установками.
Страна не то чтобы разделилась на тех, кто с уколами, и тех, кто против и воздержался, но замерла в изумлении, глядя на судорожные и во многом непоследовательные попытки власти взять ситуацию под контроль и наладить элементарную дисциплину.
С какого-то исторического момента так повелось, что верхние инициативы воспринимаются внизу с прищуром и недоверием, и тому есть веские причины, начиная с особенностей национальных выборов и заканчивая казусом повышения пенсионного возраста. В истории с пандемией и сопутствующим кризисом власть имела хорошие шансы обнулить всю прежнюю противоречивую летопись взаимоотношений со страной и начать с чистого листа, который мог быть так предельно чётко и ясно расписан, что не вызвал бы такого множества вопросов, как это по факту произошло.
Расползающийся шов повлёк за собой и другие трещины в скомканном государственном полотне, и вот уже сомнения, провокации и вражеская поступь видятся повсюду – от вопросов нравственности до истории, от среднеазиатских мигрантов до кавказцев, от несогласных до плотного кольца напирающих внешних оппонентов. Власть и сама во многом продуцирует конфликты, которые неизбежны в ситуации, когда нет конкретных планов выхода из кризиса и представления о будущем, которое устроило бы всех и стало бы объединяющим началом. Президент, безусловно, интуитивно чувствует риски сложившихся обстоятельств, пытаясь удерживать заданное направление по звуку и ориентировать на него страну, как Штирлиц указывал пастору Шлагу идти по снежному насту на шум электростанции, до которой, казалось бы, рукой подать, но при этом всё равно щемило сердце от того, что ведомый совсем не умел ходить на лыжах.
В сложившихся условиях, когда разъезжаются лыжи, а путники теряют и ориентацию, и остатки терпения, готовые того и гляди обратить накопившееся недовольство и обиды на поводырей, становится всё сложнее выдерживать и контролировать маршрут, чтобы не сбиться с общего направления и не вернуться в конце концов туда, где страна уже однажды побывала на своём трагическом веку. Конечно, лимит на потрясения Россией уже выбран с лихвой, и кажется, что нет таких обстоятельств, которые бы, как в песне на стихи Роберта Рождественского, опять озарили небо огнём и прогремели над миром громом. Но особенность российского пути, который зачастую складывается против всех правил, тоже ведь никто не отменял.