Ева Меркачёва: «Заключённые часов не наблюдают»

– В прошлом месяце появились сообщения о новых задержаниях авторов и администраторов ряда околополитических телеграм-каналов. В частности, по статье «Вымогательство» (пункт «б» части 3 статьи 163 УК РФ) арестован экс-менеджер «Роснефти» Александр Терентьев. Отмечаете ли вы, что такие прецеденты в последнее время участились, а мера пресечения в виде помещения в СИЗО избирается теперь чаще, чем, скажем, домашний арест?

– Это практика последних примерно четырёх лет. Дело в том, что следствие некачественно работает, и ему проще получить признание, поместив человека под стражу. Причём чем тяжелее обстоятельства у этого человека, например, у него много детей, больные дети или он сам тяжело болеет, тем более выгодно следствию поместить его в СИЗО. Обычно такие люди идут на любые соглашения, лишь бы поскорее освободиться.

– Почему с учётом новых технологий (биллинги, например) следствие так работает? Казалось бы, должно быть наоборот.

– Мне кажется, это вопрос к профессиональной подготовке следователей. Появилась какая-то жестокость, нежелание вникать в личные обстоятельства. Они используются, но против человека.

«В случаях, когда можно ограничиться подпиской о невыезде и подозреваемый просит об этом, ссылаясь на то, что его мама больна последней стадией рака, следователь говорит: “Отлично, тогда точно ты у меня запоёшь”».

– Это цинизм и отсутствие человеческой связи с теми людьми, в отношении которых они ведут дела. Они их сразу ставят по другую сторону, делая врагами. Это очень странно, потому что даже следователи советской эпохи вели себя иначе, не относились к подследственным как к врагам.

– Неужели?

– Многие из тех людей, с которыми я общалась, из отсидевших в советское время мне рассказывали о том, как следователи вникали в их дела, старались помочь. Помогали даже связываться с родными, что сейчас немыслимо. Было более порядочное и человечное отношение. Полагаю, что это воспитывалось с самого верха. Люди, которые руководили следственными отделами, показывали, как это нужно делать. В какой-то момент это пропало, появилась чёрствость, отстранённость. Ощущение, что отрезаны все обратные связи, позволяющие чувствовать проблемы другого человека. Это феноменально.

В России растёт количество подследственных, содержащихся в СИЗО.Фото: Алексей Филиппов/ТАСС

– Этому есть какое-то утилитарное объяснение?

– Очевидно, есть установка сверху – наказать, закрыть. Следователь её получает и перестаёт что-либо слышать. Например, женщина, обвиняемая по экономической статье, имеет троих маленьких детей, в том числе грудного, и просит о домашнем аресте. Реакция следователя – игнорируя этот факт, ходатайствовать о её помещении в СИЗО.

– Суд также не учитывает такие личные обстоятельства?

– Это следующий вопрос. Судьи и прокуроры, которые должны быть независимыми, как будто сливаются в едином порыве со следствием и оказываются по одну сторону баррикад. А подследственный для них – по другую сторону, он априори враг. Врага и детей врага жалеть не надо.

– Тем не менее ФСИН отчитывается о том, что из года в год число заключённых в стране уменьшается.

– Сократилось общее число заключённых, но это произошло за счёт снижения числа сидящих в колониях. Некоторые из них даже закрываются. СИЗО, напротив, не хватает, там фиксируется рост.

– Минюст в январе сообщал о том, что разработал законопроект, направленный на гуманизацию уголовно-исполнительной политики. Даёт ли этот документ какую-то надежду?

– Там речь идёт по большей части о смягчении условий содержания. Конечно, все мелочи важны для людей, сидящих в изоляторах, но по большей части этот документ содержит в себе косметические изменения. На сегодняшний день улучшения условий не происходит. Вот вам один из примеров. Мы очень просили о том, чтобы людям в СИЗО разрешили иметь часы. Люди, по сути, находятся во временном вакууме.

«Сотрудник приходит и говорит: “Через два часа у вас свидание”. И как отмерить эти два часа?».

– Я апеллировала к тому, что в колониях часы есть. В итоге после моих выступлений было принято решение запретить часы и в колониях.

– В чём здесь логика?

– Её нет. Просто это пытка. Ну а кто сказал, что людям должно быть хорошо? Их же не для этого туда поместили. И это притом что, я напомню, в СИЗО сидят люди, вина которых ещё не доказана. Но они должны давать показания, а не пребывать в комфорте. Готовность давать показания напрямую зависит от условий содержания.

– По поводу условий в залах суда. Неоднократно обсуждалось, что обвиняемым в ненасильственных преступлениях можно было бы разрешить находиться во время заседаний не в «клетке», а, например, рядом с адвокатами. Здесь есть какие-то подвижки?

– Нет. Хотя это опять же про презумпцию невиновности. Их держат, как зверей, в клетках или аквариумах. Это метод психологического давления в том числе. Кстати, в советские время – вернусь снова к ним – такого не было. Потом мы видели несколько решений Европейского суда по правам человека: такой метод содержания в суде был признан дискриминирующим, нарушающим критерии гуманного отношения к человеку. Против «клеток» одно время выступали и сенаторы. Но воз и ныне там.

– В начале этого года глава СПЧ Валерий Фадеев говорил о том, что для подозреваемых в ненасильственных преступлениях следует чаще рассматривать возможность избрания альтернативных мер пресечения. Есть какая-то реакция на эти призывы?

– Да, есть реакция в виде ряда законопроектов. Если изменения будут приняты, будет введён запрет на заключение под стражу по ненасильственным статьям. Правда, там есть оговорки, и следователь сможет ими воспользоваться. Но это всё равно шаг вперёд. Так что есть надежда, что уже в осеннюю сессию Госдума вопрос рассмотрит.

– Что вы можете сказать о качестве оказываемой в СИЗО медицинской помощи? Насколько оперативно её можно получить? Попасть в больницу, например?

– На госпитализацию идут крайне редко. Особенно после того, как в начале прошлого года посадили главврача тюремной больницы СИЗО «Матросская тишина» Александра Кравченко. Его обвинили в том, что он улучшал условия содержания заключённых путём направления их в гражданские больницы. После этого количество таких госпитализаций сократилось в разы. Плюс не всегда есть возможность организовать конвой в больницах из-за серьёзного кадрового недокомплекта. Проще никого никуда не увозить. Поэтому мы и имели в прошлом году рекорд по смертям – 35 человек в столичных СИЗО. Это 40-процентный рост по сравнению с 2021 годом.

Заключённых в СИЗО госпитализируют крайне редко.Фото: Пётр Ковалёв/ТАСС

– Были разбирательства в связи с этим? Возможно, какие-то санкции?

– Вот вам история прошлого года. Больного человека, обвиняемого по экономической статье, привозят из СИЗО в суд на продление меры, там он умирает. Адвокат до этого подавал апелляцию на меру пресечения, и уже после смерти этого человека происходит рассмотрение апелляции. Суд приходит к выводу, что всё было сделано правильно.

– Это защита чести мундира коллег первой инстанции такая?

– Это, я бы сказала, атрофия совести. Можно было извиниться. И это было бы не просто не позорно, а, наоборот, служило бы улучшению имиджа.

– По моим наблюдениям, в последнее время очень многие люди стали бояться оказаться в тюрьме. Вы можете им что-то посоветовать?

– Да. Я бы посоветовала не бояться. Бояться означает не жить, потому что страх противоположен жизни. Если что-то случится… От этого не застрахован никто.

«Посмотрите: даже министры от тюрьмы не застрахованы. Но жизнь есть везде, и всё зависит от человека».

– Многие находят в заключении новые смыслы. Зачастую люди на свободе их не находят и наполняют свою жизнь пустыми делами, встречами, фильмами, алкоголем. Может, для кого-то вот так приходит пора поговорить с собой. Конечно, лучше это делать на свободе, и в тюрьме нет ничего хорошего – она не делает людей лучше. Но я убеждена и вижу по опыту общения с некоторыми отсидевшими долгие сроки людьми, что человек способен сохранить себя в любых условиях.