Генетика на пути к новой нормальности

То, что веками осуждалось как вмешательство в Промысел Божий или порицалось – в контексте культуры модерна – как антигуманизм, становится нормой из-за чрезмерного энтузиазма части генетиков, забывших или никогда не знавших, что в жизни есть вещи, которые лучше не трогать. Всё это началось не вчера и характерно не только для России: прогресс науки и технологий, опережающий развитие общества и отдельных индивидов, размывает фундаментальные представления о добре и зле, разрешённом и запретном, должном и немыслимом. Это продолжается более 100 лет, и рано или поздно этот нарыв должен прорваться.

Генетика (от греческого γενητως – порождающий, происходящий от кого-то) и евгеника (от древнегреческого εὐγενής – хорошего рода, благородный) возникли в первой половине XIX века практически одновременно. Первая изучала механизмы наследственности, вторую интересовали способы улучшения характеристик человека и национального генофонда. Генетика развивалась как наука, евгеника – как преступная практика, но к концу ХХ века и та, и другая оказались за гранью допустимого.

Пока генетики пытались сформулировать принципы наследственности, адепты евгеники продвигали идею искусственного отбора как направления государственной политики по «улучшению состояния социума». К тому времени, когда генетики открыли хромосомы, в ряде штатов США были приняты «евгенические законы» и заработали программы принудительной стерилизации «неполноценных» (бродяг, алкоголиков, преступников, проституток).

Людей, живущих за чертой бедности, побуждали к стерилизации путём единовременных выплат в размере 200 долларов (по тем временам это были неплохие деньги). В 20–30-е годы практику «чистки генофонда» приняли на вооружение Дания, Швеция и некоторые другие государства Европы.

Ужаснувшись преступлениям Третьего рейха, в котором признаком неполноценности была принадлежность к определённой расе, западный мир сообразил, что под действие «евгенических законов» может подпасть кто угодно, и качнулся в сторону защиты прав человека и бережного отношения к любым отклонениям. Апофеозом этих настроений стал американский фильм «Форрест Гамп» («лесной болван»), вышедший на экраны в 1994 году.

К этому моменту уже четыре года работал международный исследовательский проект «Геном человека» (The Human Genome Project, HGP), в ходе реализации которого был совершён прорыв в изучении ДНК и расшифровке генома человека. На этом фоне генетика совершила рывок за границы допустимого. В 1996 году в Шотландии появилась овечка Долли – первое клонированное животное. Это спровоцировало поток аналогичных экспериментов с коровами, кошками, другими животными и (sic!) обезьянами. Фанаты науки заговорили о скором клонировании человека.

В 80-е годы прошлого века был поставлен на поток метод экстракорпорального оплодотворения (ЭКО). Это решило проблему генетического материала (неиспользованных эмбрионов) для исследований в области генной инженерии. А чтобы учёные не изобрели что-нибудь «лишнее», было введено правило 14 дней: по истечении этого срока эмбрион должен быть подсажен женщине (технология ЭКО), законсервирован или утилизирован (уничтожен, убит). Но никто не может гарантировать, что запрещённые исследования не ведутся тайно, тем более что спрос на них давно сформирован.

В 90-е реакцией на клонирование овечки Долли стало принятие в 1997 году Европейской конвенции о правах человека и биомедицине, запретившей «создание эмбрионов человека в исследовательских целях» (статья 18, пункт 2). Одновременно конвенция разрешила модифицировать геном человека «в профилактических, диагностических или терапевтических целях», если эти действия «не направлены на изменение генома наследников данного человека» (статья 13), и подтвердила «разрешение проводить исследования на эмбрионах in vitro» (в стекле, пробирке). То есть легализовала манипуляции с геномом и эмбрионом человека, которые уже давно велись.

В конце 90-х в США была создана технология «направленной эволюции», позволяющая менять генетический код. В начале 2010-х шотландские учёные разработали метод «генетических ножниц» (CRISPR-Cas9), основанный на удалении из ДНК того или иного фрагмента и замены его на другой или зашивания образовавшейся «дырки». Обе работы были отмечены Нобелевской премией: первая – в 2018-м, вторая – в 2020 году.

Одновременно в Китае, где действует категорический запрет на редактирование генома человека («ни у кого нет права вмешиваться в судьбы других людей»), был зафиксирован первый случай практического применения этих достижений. В 2018 году китайский генетик Хэ Цзянькуй отредактировал ДНК человеческих эмбрионов с помощью технологии CRISPR-Cas9, в результате чего на свет появились генетически модифицированные дети. Учёного судили и посадили на три года, но прецедент был создан, и это ещё больше обострило противоречия между либерально и консервативно настроенными учёными.

Лобовые столкновения между либералами, которые настаивают на немедленном применении технологий редактирования человека, и консервативно мыслящими учёными, отвергающими вмешательство в живую ткань, продолжаются не первый год. Главный аргумент либералов – возможность избавления от болезней (ВИЧ, гепатит, иммунные и генные отклонения) и наследственных дефектов (глухота, слепота). Основной довод консерваторов – опасность непредсказуемых последствий.

Оптимистические ожидания либералов основаны на научных выкладках и прогнозах. А опасения консерваторов неожиданно получили подтверждения в ходе работы, проведённой в институте медицинских исследований Sanford Burnham Prebys (Калифорния). Судя по публикации в журнале Nature Communications, применение технологии CRISPR-Cas9 «создаёт благоприятные условия для выживания и деления клеток, которые несут в себе мутации, ассоциированные с раком», то есть использование «геномных ножниц» может запустить в организме процесс развития злокачественных новообразований.

Но дело не только в возможности катастрофических последствий: научные прорывы часто сопряжены с теми или иными рисками. Гораздо более существенной и глубокой проблемой является угроза разрушения основ культуры, центром которой в течение многих веков был Бог, сотворивший людей по образу и подобию своему, или со времён торжества модерна человек как «венец природы». Кем или чем станет человек в мире, где нормой будет редактирование людей? И кто будет принимать подобные решения? Эти вопросы касаются всех, а не только учёных.

Особую опасность представляет предлагаемая дилемма: болезни и неполноценность или редактирование генома. Идущая уже несколько десятилетий промывка мозгов, нацеленная на замещение иррациональных ценностей (долг, честь, совесть и прочее) прагматичными соображениями удобства и комфорта, создаёт предпосылки для выбора в пользу редактирования. А потом и спрашивать не будут: наладят отбраковку неправильных эмбрионов – и все дела.

Проблема, однако, состоит в том, что общество ещё не готово к такому переходу. За последние два года люди получили прививку от подобных соблазнов. В ходе борьбы с эпидемией ковида удобства цифровизации (многочисленные сервисы, открытый поток информации, социальные сети) обернулись тотальным контролем, нарушением элементарных прав, навязыванием неприемлемого образа жизни и усилением промывки мозгов. Интуиция социума подсказывает, что соглашаться на удобные предложения не стоит.

Особую роль в размывании основ традиционной культуры играет ВОЗ, и дело тут не только в организации ковидной истерии, но и она сыграла свою роль. Липкий страх является прекрасной средой для подавления воли к сопротивлению. В этом смысле ковид, независимо от его реального происхождения, прекрасно справляется с ролью растянутого во времени события, подталкивающего людей к согласию на любые перемены по принципу: лучше ужасный конец, чем бесконечный ужас.

Гораздо интересней другое. За последние 15 лет ВОЗ превратилась из организации, координирующей действия стран-членов, в штаб глобальной системы здравоохранения, работающей над продвижением новой нормальности. Первый шаг в этом направлении был сделан ещё в 1990 году, но его эхо сотрясает воздух до сих пор: решение ВОЗ об исключении гомосексуализма из Международного классификатора болезней запустило переход к признанию нормой любых гендерных девиаций.

Аналогичным образом решается вопрос о признании нормой применение генной инженерии в отношении людей. Этим летом ВОЗ выпустила документ с «новыми рекомендациями по редактированию генома человека в целях улучшения показателей здоровья населения».

Под повторяющийся припев про «особое внимание к безопасности, эффективности и этическим принципам» в этом документе приводится перечень конкретных направлений работы, в котором рядом с соматической генной терапией (изменение ДНК для лечения определённых заболеваний) фигурирует «использование редактирования генома для улучшения спортивных результатов». Такой выход за рамки заявленного целеполагания открывает возможность для дальнейшего расширения сферы применения этой технологии. Тут же обсуждается вопрос о её «внедрении», организации надзора за соответствующими исследованиями и проведении «региональных веб-семинаров».

За всем этим просматриваются претензии ВОЗ на роль организатора и контролёра, который будет решать, что и где внедрять, кому и что исследовать. Претензии эти нельзя назвать необоснованными: они базируются на серии одобренных странами-членами решений, за счёт которых ВОЗ существенно расширила свои полномочия, финансовые возможности и организационные ресурсы. Теперь, используя тот же метод последовательных итераций, она продвигает идею редактирования генома человека.

В начале этого года СМИ сообщили, что группа учёных Тартусского университета (Эстония) создала нейросеть, способную генерировать искусственную ДНК. Одновременно стало известно, что в Канаде правительственное агентство «Горизонты политики» выпустило доклад под названием «Изучение био-цифровой конвергенции», в котором обсуждаются предстоящий отказ от витализма, стирание границы между живым и неживым, перспектива создания новых человеческих тел и новые концепции идентичности.

Речь идёт о физической интеграции биологической и цифровой среды, в ходе которой цифровые технологии встраиваются в биологический организм, а биологические алгоритмы – в цифровые технологии. В результате этого взаимного проникновения появляются новые гибридные сущности.

Сходу оценить адекватность этого прогноза практически невозможно, но создание нейросети в Тарту является фактом, а это значит, что какие-то формы интеграции био- и цифровых технологий уже существуют. Но здесь присутствует односторонняя связь: биологические алгоритмы воспроизводятся с помощью цифровых технологий.

Если же довести до логического конца существующие тенденции и сопоставить последние достижения биотехнологий («направленная эволюция» и «генетические ножницы») с темпами развития ИИ и осознать, что кажущаяся невероятность этих технологических прорывов легко опровергается фактами, подтверждающими их реальность, картина, нарисованная авторами доклада, выглядит более-менее правдоподобно.

Если можно заменить кусочек генома, почему нельзя слить воедино биологический организм и цифровые технологии? Если практики расчеловечивания работали на вербальном уровне в начале и в середине прошлого века, почему они не сработают при применении новейших технологий сегодня?

Паниковать заранее, конечно, не стоит. Пока это всего лишь прогноз, сделанный группой канадских экспертов, каждый из которых в той или иной степени связан с Давосским форумом – мозговым центром и рупором глобалистов, которые регулярно пугают публику сценариями предстоящих перемен. В прошлый раз бессменный председатель форума Клаус Шваб рассказывал об инклюзивном капитализме в мире, где место государств займут транснациональные компании, теперь люди из Канады рисуют перспективу «неживой жизни». Всё это может оказаться страшной правдой, банальной провокацией или чем-то ещё. Возможен любой вариант.

Распознать неизбежное в хаосе вероятного достаточно сложно, но такие факты, как реинкарнация евгеники, готовность группы людей, владеющих высокими биотехнологиями, беспощадно редактировать себе подобных, взлом парадигмы традиционной культуры, формирование новой нормальности и явная заинтересованность значительной части мировых элит в продолжении этих процессов, позволяют говорить о глубоком цивилизационном кризисе.

Подобные вызовы требуют ответных действий, но беспрецедентность происходящего мешает трезво оценить ситуацию, локализовать угрозы, выстроить оборону и нанести поражающие удары.