Президент объявил о грядущем переводе расчётов за поставки газа в недружественные страны в рубли. Салют, фанфары и дружные автомобильные гудки в поддержку прозвучали по всей стране, но остались вопросы. Их можно разделить на две условные группы: процедурные (как обеспечить решение поставленной президентом задачи) и смысловые (зачем, какова цель задачи). Начну с первой группы.
Решить задачу можно легко и быстро, если вы работаете на спотовом рынке и все поставки идут танкерами. В этом случае вы просто объявляете недружественным странам, что с завтрашнего дня продаёте свой товар только за рубли. Кто не спрятался (у кого нет рублей), я не виноват. Кстати, тут встаёт вопрос: а почему дружественным странам мы собираемся продавать газ за доллары или евро? Это поощрение или наказание? Впрочем, вопросы эти относятся ко второй (смысловой) группе, а о них ниже.
Если же основные поставки газа идут по трубе в рамках долгосрочных межгосударственных контрактов, что делать?
Если труба по пути в дружественную страну проходит через недружественную, а недружественная страна отказывается оплачивать газ в рублях, ссылаясь на тот самый долгосрочный контракт, как остановить отгрузку?
Остановка очевидным образом лишит газа дружественную нам страну. А если не остановить отгрузку и просто снизить её, то транзитная недружественная страна будет изымать свою контрактную долю, лишая дружественную страну её доли?
Второго ряда процедурный вопрос: где недружественные страны будут брать рубли? Одно дело, если они их будут покупать, продавая валюту на ММВБ. В перспективе это повысит спрос на рубли и может серьёзно поднять его курс, особенно если Центробанк ограничит эмиссию. Правда, это противоречит существующей модели. ЦБ, скорее всего, нарастит эмиссию, чтобы удовлетворить спрос и защитить прибыль биржевых игроков, чьи интересы модель ставит выше интересов производителя.
Тут вновь встаёт смысловой вопрос: что в рамках существующей модели нам даёт высокий курс рубля по отношению к доллару? При нынешней структуре экономики России он означает резкий рост издержек экспортных отраслей РФ (выручка в рублёвом эквиваленте падает, а рублёвые затраты в долларовом измерении увеличиваются) и быстрое (на грани катастрофы) падение конкурентоспособности внутреннего производства по отношению к экспорту.
Дело в том, что в долларовом измерении не только экономика России, но и её существование в целом нерентабельны по причине сугубо географической (климат). Можно, конечно, допустить, что Россия закроет валютные торги (неконвертируемый рубль) и недружественным импортёрам газа придётся зарабатывать рубли, продавая нам свои товары за российскую валюту. Вопрос, как заставить недружественные страны продавать нам что-то за рубли, оставим в стороне. А вот что будет этим «что-то» – вопрос интересный.
Исходя из введённых санкций, недружественные страны смогут продавать нам только товары продуктового ряда, но тогда мы вернёмся даже не к советской схеме «нефть и газ в обмен на технологии», а к гайдаровской «нефть и газ в обмен на продовольствие». Круг замкнулся.
По факту (пока готовился материал) Правительство подтвердило, что рубли недружественные импортёры газа могут и должны покупать на ММВБ. Ничего не стал менять в начале материала, чтобы не ломать логику. Что означает вариант с покупкой рубля? Он означает рост биржевых торгов, расширение финансовых рынков и инструментов, наращивание фиктивной прибыли на банковских счетах и госбюджетных статьях, а в реальности он означает рост оттока капитала.
Понятие капитала здесь включает в себя не только и не столько денежные потоки (как это принято у нас трактовать), сколько и в первую очередь ресурсы роста (включая природные и трудовые) и возможности роста (включая организационные и интеллектуальные).
Если подводить промежуточные итоги, то вывод таков: предлагаемое решение ничего не меняет в сложившейся модели экономики России, не создаёт дополнительных стимулов для роста национального производства, а всего лишь вводит ещё одну (дополнительную) финансовую транзакцию внутри старой сделки. И вот тут уже встают главные (смысловые) вопросы: зачем и с какой целью…
Если целью было создание дополнительных трудностей западным партнёрам (месть) при расчётах за газ, то она, скорее всего, достижима. А если целью было создание крепкой национальной валюты, то необходимо понимать, что национальную валюту создаёт национальная экономика, а не разгон валютных торгов. Чем устойчивее экономика, тем крепче валюта. Никак не наоборот. Однако есть нюансы.
Появление новой транзакции внутри старой сделки создаёт новые эффекты. Очень важно понять, кто будет их распорядителем и бенефициаром (выгодоприобретателем), потому что это указывает на инициатора решения. Вскрывает систему лоббизма российской власти и определяет преобладающую группу интересов. Для ответа на вопрос приведу прямую цитату:
«Перевод расчётов за газ в рубли по новым контрактам с недружественными странами – эпохальное событие, которое перевернёт ныне существующую парадигму на энергорынке. На практике это означает, что для расчётов Европе придётся фондироваться с российской финансовой инфраструктурой в рублях, повышая спрос на нацвалюту. Наши банки будут кредитовать европейские банки в рублях. Спрос на рубли и без газовых расчётов будет чудовищным из-за валютного профицита по счёту текущих операций и по причине ограничений на движение капитала, в том числе через закрытый рынок капитала».
О чём это? О строительстве новой финансовой надстройки над уже существующей контрактной системой без изменения производственного каркаса экономики России.
О росте транзакционных издержек производителей. Об увеличении числа ноликов в графах банковской прибыли. О сохранении модели вывода средств из России: рубли будут обеспечивать текущие платежи, а прибыль будет оседать в долларовом эквиваленте.
Почему о сохранении модели? Потому что именно в таком алгоритме жила экономика России последние 30 лет. Только 13 процентов из получаемой страной экспортной выручки мы инвестировали в развитие собственного производства, остальные 87 процентов сберегали (откладывали на чёрный день) в надёжных по сравнению с рублём, как нас уверяли экономические власти страны, активах.
Когда наступал чёрный день (очередной обвал рубля), мы тратили сбережения на поддержание курса рубля (продавали валюту на ММВБ), фиксируя тем самым прибыль биржевых игроков. Рубль падал – росли выплаты по внешнему долгу, таяли валютные резервы страны. Рубль укреплялся – рос дефицит бюджета, таяли валютные резервы страны.
Всё последнее время реальная экономика России находилась на выдохе. Сегодня с ключевой ставкой ЦБ в 20 процентов ей предписано не дышать. Рост выручки банковского сектора у нас никак не связан с ростом реальной экономики. Конечный заказчик банковской деятельности не производитель, а всё тот же валютный спекулянт. При этом валютный игрок и банк в России по большей части одно и то же лицо, только в разных юридических ипостасях.
Наши банки возникали как способ консолидации валютной выручки экспортёров, чтобы контролировать вывод средств в офшоры. Таковыми они по своей сути и остаются.
У нас нет банковской системы в строгом понимании этого термина. Мы создали огромный обменник валюты, совмещённый со сберкассой для населения. У нас нет системы сбережений.
У нас нет понимания и компетенций по обеспечению роста экономики на будущей стоимости (капитализация).
Это всё огромная институциональная среда. Огромный объём навыков и компетенций, устоявшихся отношений и взаимосвязанных программ корпоративного роста на основе национальной стратегии роста. У нас ничего этого нет, а без этого хоть в тугрики переводи расчёты за газ, хоть в золото, роста реальной экономики не добьёшься.
Так задачу никто у нас не формулирует даже на декларативном уровне, не говоря уже о том, чтобы развернуть её в проект с чётко обозначенными целями и критериями оценки.
За время господства догмата рыночной (бессубъектной) экономики у нас вырос целый класс управленцев, для которых все ответы и все решения сложнейших проблем относятся к области управления финансовыми потоками. Но, повторюсь ещё раз, на текущей стоимости нельзя произвести модернизацию экономики.
Нельзя выйти из кризиса, не выходя за пределы парадигмы, в которой этот кризис созрел и сформировался. Невозможно перераспределить валютную выручку и пересмотреть статьи внутренних расходов, чтобы обеспечить рост реальной экономики. Придётся использовать внебюджетные методы. Будет ли это новая (национально) ориентированная кредитная система или это будут народные стройки?
Ответ на последний вопрос зависит прежде всего от готовности и способности (даже не уровня компетенций) нашей финансовой элиты и финансовых регуляторов создать новую систему. Пока такой готовности не видно.
Для России вопрос мобилизационного рывка – это не вопрос валюты расчёта за газ, а вопрос жизни и смерти.
Нельзя провести экономическое перевооружение в инерционном режиме. Есть опыт Китая. Но у Китая была масса времени и масса нищего населения, обеспечившего ему рост в рамках модели «промышленного офшора» Запада. Мы слишком долго раскачивались, нам долго рассказывали, что приток мусорных (коротких) денег приведёт к устойчивому росту прямых и долгосрочных иностранных инвестиций.
Сегодня, после заморозки валютных резервов России, сохранять веру в приток иностранных инвестиций, которые обеспечат стране рост экономики, включая военные потенциалы, – значит проявлять запредельную лёгкость ума.
Предлагаемое решение ничего не меняет в системе ценообразования на углеводороды, а это ключевой вопрос раздела мировой природной ренты. Объём биржевых торгов «бумажной нефтью» составляет 98–99 процентов рынка, а товарные сделки не превышают 1–2 процентов. Цену как определяли торги деривативами в долларах, так и будут определять, а рубль как был деривативом доллара, так им и останется.
Изменения требует не система международных взаиморасчётов, а система кредитных отношений, определяющих инвестиционную политику мировой экономики.
По сути, отказ Запада от исполнения собственных обязательств означает распад глобальной кредитной пирамиды. Именно так к этому и надо относиться.
Неконтролируемый распад кредитной системы неизбежно вернёт мировую экономику к архаичным способам товарного обмена, включая бартер, клиринговые расчёты и прямой (силовой) захват жизненно важных ресурсов. Последнее мы уже наблюдаем в действиях Соединённых Штатов на Ближнем Востоке.
Распад можно взять под контроль и провести мягкую рекомбинацию системы. Для этого Штаты должны поделиться частью своих полномочий, что означает перевод кредитно-денежных отношений на новую систему мер, в основе которой будет лежать новая валютная корзина, включающая в себя, помимо доллара, фунт стерлингов, евро, иену, вону, юань, рупию, рубль, реал, турецкую лиру и так далее. В каких пропорциях – это один из самых сложных и тяжело решаемых вопросов.
Речь идёт о пересмотре международных политических отношений. Деньги – всего лишь способ распределения рисков и обеспечения гарантий по всей цепочке производства стоимости. Сегодня все национальные цепочки интегрированы в глобальную (единую) цепь.
Иными словами, речь о перераспределении полномочий в рамках международных политических отношений. Для экономики США в её нынешнем виде (сервисные услуги) это означает смерть.
Здесь драйвер сегодняшней трансформации экономической конкуренции стран и их политического противостояния в театр военных действий. Чем в такой ситуации можно помочь Штатам, кроме выражения сочувствия, трудно себе представить. Когда к американским элитам придёт понимание, что жертвы с их стороны неизбежны, и придёт ли, сказать невозможно.
Чем эта история закончится (столом переговоров или сначала войной, а потом переговорами), неизвестно. Единственное, что в этой ситуации необходимо понимать России, – это то, что полумерами в виде изменения механизма расчётов за газ решить задачу суверенизации экономики страны не получится.
В условиях распада кредитно-денежных отношений природные ресурсы обретают эксклюзивную (безотносительную к любому эквиваленту) ценность. Менять их можно и должно только на те ресурсы роста, которые остро необходимы стране. Каждая сделка должна повышать потенциал обеих её сторон.
Автор – доцент Финансового университета при Правительстве России.
24 марта 2022