Евгений Грунис: «Геология для государства не приоритет»

– Замминистра энергетики Павел Сорокин в январе в журнале «Экономическая политика» написал о том, что из 30 млрд тонн запасов в России всего 36 процентов рентабельны. Вы согласны с этим утверждением?

– Во-первых, 30 млрд тонн у нас нет. Сегодня в России извлекаемых запасов от 16 до 18 млрд тонн по категориям А, B, C1. Это те запасы, которые не требуют дорогостоящих технологий. Ежегодно мы приращиваем примерно 3–4 млрд тонн перспективных запасов, которые требуют дальнейшего доизучения и детализации для перевода их в промышленные категории. Что касается рентабельности извлекаемых запасов, то она сегодня при текущей цене на нефть (63 доллара за баррель) составляет около 44 процентов. Впрочем, если даже баррель подорожает до 90 долларов, больших изменений в рентабельности не будет. Сегодня в России стоимость добычи одного барреля традиционной нефти на поверхности составляет примерно 17 долларов.

– А нетрадиционной?

– Это сказать труднее. Думаю, что примерно раза в четыре дороже. Когда разработки начнутся в промышленных масштабах, себестоимость будет снижаться. Вообще надо сказать, что в России уже достигнуты первые положительные результаты на нетрадиционных источниках. Это Оренбургская область, Республика Коми и Татарстан. Но разработка этих запасов чрезвычайно капиталоёмкая. Это и вопросы горизонтального бурения, и проведение многократного гидроразрыва пласта. Сама эта технология очень дорогая и требует значительного количества недешёвых ресурсов – необходимо закачивать чистый песок или химзаменитель, закачиваемая вода должна быть близка по чистоте к дистиллированной.

– А оборудования для таких работ хватает, несмотря на технологические санкции?

– С этим проблем я не вижу. Мы можем сами и бурить горизонтальные скважины, и проводить гидроразрыв пласта. Разве что отдельные компоненты могут быть в дефиците, хотя это не главное препятствие. Главное препятствие – деньги и себестоимость этой нетрадиционной нефти.

©octagon.media, 2021

– В этом году государство выделит на геологоразведку 12 млрд рублей. Этого мало?

– Этого ничтожно мало. Приведу пример. В 2011 году был разработан авторский проект «Глубинная нефть» как альтернатива теории органического происхождения нефти. Его реализация могла бы минимизировать негативные последствия западных санкций в области ТЭК России. Но, к сожалению, этот проект не реализован в полной мере именно из-за отсутствия финансирования. На выделенные в 2019 году 11 млрд рублей можно было пробурить лишь одну параметрическую скважину (Бурится с целью получения геолого-геофизических параметров, необходимых для разведки. – τ.) и отработать три-четыре региональных сейсмических профиля. И это притом что государство за последние шесть лет получило от недропользователей более полутриллиона рублей на аукционах и более 120 млрд рублей за пользование недрами.

Если экономика страны находится в прогрессирующей стагнации, то геология – в уже более критическом состоянии.

– Сколько сами нефтяники должны тратить на ГРР? Сейчас ими тратится около 3–4 процентов от общих расходов.

– А нужно как минимум 10–12 процентов. Это могло бы улучшить ситуацию.

– Почему компаниям это невыгодно?

– Если честно, сегодня, в условиях санкционного давления, каждый предприниматель считает каждую копейку. Вот он добывает какой-то объём традиционным методом, и всё. Такой подход – пересидеть.

Но если не внедрять новые технологии, мы окажемся у разбитого корыта – и тогда произойдёт резкое падение добычи.

Так что, как бы ни было трудно, передовые технологии нужно применять. Иначе мы окажемся за бортом.

– В интервью «Российской газете» глава Роснедр Евгений Киселёв сказал, что рентабельных запасов России хватит на 19 лет. Откуда берётся цифра?

– Сегодняшние примерно 17 млрд тонн запасов умножим на 44 процента рентабельности – получаем около 7 млрд тонн, их нужно разделить примерно на 550 млн добываемых тонн в год. Получится около 15 лет. Я в своё время писал, что активных запасов России хватит на пять-шесть лет. Дело в том, что в том балансе, где у нас числится 17–18 млрд, сидят настолько недостоверные вещи! Они не подтверждаются, их нужно списывать. На баланс даже сейчас ставят открытые месторождения, к которым у многих экспертов масса вопросов.

Нельзя ставить эти месторождения на баланс, но недропользователям и регуляторам нужно отчитываться о громадном приросте запасов.

Впрочем, справедливости ради надо сказать, что и по миру сегодня тенденция такова, что восполнение запасов составляет 18–20 процентов от добычи. Мировая потребность сегодня – 4,5–4,6 млрд тонн углеводородов в год.

– Кстати, если посмотреть отчётности ведущих российских НК – «Роснефти», ЛУКОЙЛа, «Газпром нефти», – можно увидеть, что их коэффициент восполнения запасов значительно превышает 100 процентов.

– Это очень маловероятно. Впрочем, если они так пишут, значит, обоснование предоставить могут.

– Глава Роснедр также сказал, что у нас не было ни одного года, когда прирост запасов был бы меньше, чем объём добычи.

– Были такие годы. Например, 2017-й и 2018-й. В 2020 году помогли открытия Западно-Иркинского, Маршала Рокоссовского и Маршала Жукова. Но вообще основной прирост запасов сегодня идёт на ранее открытых месторождениях за счёт доразведки. А новые – в основном мелкие и мельчайшие месторождения, которые никак не компенсируют добычу.

– В этом году обещают добычу 512 млн тонн. Чтобы их восполнить, нам нужно столько же новых запасов найти. Это реально?

– Нет. Пока мы не можем сказать, что выйдем на эту цифру. Для этого нужно очень интенсивно проводить геологоразведочные работы. А сегодня стоимость бурения возросла в два раза, стоимость сейсморазведки – почти в три раза, другие виды геологических исследований также подорожали. Цены непомерные сегодня. Так что нужно гигантское месторождение, чтобы покрыть добычу.

– Возможно ли повышать коэффициент извлечения нефти (КИН) на старых месторождениях?

– Перспективы повышения есть, но это тоже возможно только при условии применения дорогостоящих технологий. Хороший эксперимент был в Коми на Ярегском месторождении. Там КИН был доведён до 0,68 (Сегодня средний КИН не превышает 0,37. – τ.). Полигоном для отработки и поиска эффективных методов повышения нефтеотдачи пластов был Татарстан. Там было опробовано 12 разных технологий, и результаты были. Но всё снова упирается в деньги.

– Какие, на ваш взгляд, наиболее перспективные объекты на сегодня есть в России? Чему следовало бы уделить особое внимание?

– В Волго-Уральской нефтегазоносной области – а это и Татарстан, и Башкирия, и Оренбургская область – надо серьёзно заниматься Предуральским краевым прогибом. Принципиально доказано, что он на юге соединяется с Прикаспийской впадиной. А если есть это соединение, то условия катагенеза, генерации, аккумуляции углеводородов должны быть идентичны. В прогибе уже открыто около 50 месторождений различного морфогенетического типа, так что это весьма привлекательный район. Если учитывать, что прогиб начинается от Прикаспийской впадины и заканчивается арктическими морями на севере, это один из самых перспективных объектов сегодня для европейской части России.

– Какие компании там сейчас работают?

– Там в основном работает «Газпром», хотя его активность не очень велика. Также работают частные мелкие компании. У них есть успехи, может быть, не гигантские, но они открывают месторождения – и газовые, и газоконденсатные, и нефтеносные.

В честь Евгения Борисовича Груниса в Татарстане назвали улицу.Фото: Слава Замыслов/Octagon.Media

– Что вы можете сказать про Росгеологию? Сегодня она как раз занимается венчурным фондом, который помогает так называемым юниорам проводить геологоразведки…

– Когда создавали эту структуру, я говорил, что это незаконнорождённое дитя. Зачем она была нужна? Им стали отдавать деньги, передали туда предприятия, они собирали дань с этих предприятий, установили для себя привлекательные оклады, а эффекта никакого нет. Зачем нужно промежуточное звено, неясно. Что касается мелких компаний, то они работают неплохо, зачастую их специалисты имеют высокую квалификацию. Сама Росгеология не проводит площадные работы. Она занята региональными работами – ей передаются на них деньги, а она заказывает работы другим предприятиям.

– Львиная доля извлекаемых запасов в России уже распределена. То есть у государства осталось только 3 процента. Может ли в теории какое-либо крупное месторождение вернуться государству?

– Только при невыполнении недропользователем обязательств, грубейшем нарушении технологий. Но в практике этого нет. А в газовой промышленности месторождение вообще нельзя остановить технологически. Кстати, если раньше в лицензионных соглашениях чётко прописывалось, когда недропользователь должен начать бурить, когда необходимо провести комплекс исследований и так далее, то сейчас этого попросту не пишут.

– Когда та или иная компания открывает месторождение, оно сразу достаётся ей? Какова процедура?

– Нет, если компания открывает, то подаёт документы на получение. Комиссия рассматривает их. Преимущественное право у компании-открывателя. Как правило, всегда отдают месторождение тому, кто открыл.

– То есть получается, что новых нераспределённых месторождений больше не будет?

– Да. Государство занимается всего двумя вещами – региональными работами и параметрическим бурением. Региональные работы – это не метод подготовки площадей или локальных структур для открытия месторождений. Крайне редко бывает, когда в ходе региональных работ что-то картируют. Задача же параметрического бурения – это тоже не открытие месторождений, а изучение тектоники, стратиграфии, изучение разреза. Государство оставило себе эти две функции, и выделяемые 12 млрд рублей идут именно на это.

– То есть, по сути, государство новые месторождения не ищет?

– Нет, не ищет. Ещё какой-то небольшой объём финансирования идёт на научные работы.

Государство не ставит перед собой задачи подготавливать новые запасы.

Эта функция целиком и полностью переложена на недропользователей. Всего их 747 на сегодня на углеводородном сырье. И эта цифра практически не меняется. Активно же работают единицы.

– Получается, что все данные по запасам аккумулированы у отдельных компаний. Насколько в таком случае объективна информация, которую предоставляют Роснедра? Ведь они делятся тем, что им дают конкретные компании.

– Это так называемая лоскутная геология. И это проблема. Вот, например, недропользователь закартировал хороший вал. Вал выходит за пределы его лицензионного участка. Сам бог велел продолжать исследования, закартировать дальше, но он не может. Он работает чётко по своей границе.

– Какой выход вы видите?

– Я считаю, что подход к подготовке запасов нужно в корне изменить. Их в значительной степени должно готовить государство и выставлять на аукционы уже месторождения. Бюджет от этого выиграл бы в два раза. Почему пошли по нынешнему пути? Чтобы не выделять деньги на геологию. Какие-то умы когда-то нашептали руководству страны, что запасов хватит на 100 лет, поэтому геология сейчас не приоритет.

Евгений Грунис – экс-министр промышленности Республики Коми, бывший замглавы администрации Ненецкого автономного округа по комплексному использованию природных ресурсов и экологии. При непосредственном участии Евгения Борисовича и по его рекомендациям открыто более 50 месторождений в Волго-Уральской и Тимано-Печорской НГП, автор более 400 публикаций, 22 патентов и свидетельств на изобретения, автор трёх монографий и более 20 методических руководств и учебных пособий.