Кадровая революция в Минобороны может изменить страну

• Побеждают не фигуры, а стратегии
• Администрация президента сближается с Правительством
• Неприкасаемость элит под вопросом

Предложение новой фигуры было обусловлено тем, что прежнее руководство Минобороны не слишком успешно справлялось даже с текущими задачами. Ожидать от него технологического рывка было невозможно. Но и недооценивать заслуги Сергея Шойгу не стоит. За 10 лет, прошедших с момента его назначения главой военного ведомства до начала спецоперации на Украине, в России появилась новая, компактная армия современного типа.

С началом специальной военной операции часть этой красивой картинки рассыпалась. Череда провалов и просчётов в таких элементарных вещах, как обеспечение военных оптикой, связью и даже средствами личной защиты, а также неспособность организовать воинский учёт и экипировку военнослужащих в ходе частичной мобилизации 2022 года вступили в резонанс с отступлениями из Харьковской области и Херсона. На Минобороны обрушился шквал критики. Главным раздражителем было постоянное враньё военного начальства о том, что «армия обеспечена всем необходимым».

На третьем году спецоперации цифровизацией связи, плетением маскировочных сетей и перенастройкой дронов по-прежнему занимаются волонтёры, а военные чиновники, судя по уголовным делам против Тимура Иванова и Юрия Кузнецова, продолжают воровать.

Перестроить созданную им систему Шойгу не смог, и теперь разгребать эти управленческие завалы придётся Белоусову. Не бороться с коррупцией (это дело правоохранительных органов), а заниматься системными проблемами, с тем чтобы переформатировать работу военного ведомства – от общей стилистики до технологий и взаимодействия с обществом.

Министерство обороны – часть выстроенной в России системы управления, которая деградировала до такого состояния, что банальные, в сущности, слова Белоусова о том, что «ошибаться можно, а врать нельзя», были восприняты как откровение. Для полноты картины осталось добавить, что воровать – это плохо, особенно из военного бюджета, да ещё в разгар боевых действий.

Над этим можно, конечно, посмеяться, как смеялись и продолжают смеяться коррупционеры. Но это очень плохая компания. В ней принято смотреть на всё, что есть или происходит в стране, как на свой личный потенциальный ресурс. Во время боевых действий в этот список попадают и человеческие жизни. За каждый гешефт военного начальства страна расплачивается десятками погибших и раненых.

На практике это потребует учёта, контроля и оптимизации расходов, то есть перенастройки системы таким образом, чтобы все средства, вкладываемые в ВПК, приносили реальные результаты – не в отчётах, а на фронте, работая на победу.

Осознав фактическую неизбежность длительного противостояния Западу, многие эксперты заговорили о необходимости перехода к военной экономике, но они не совсем правы. На длинных дистанциях такая тактика может обернуться критическим дисбалансом с колоссальными социальными и экономическими издержками.

Задача обновлённого руководства Минобороны – избежать этого, вписав развитие оборонного комплекса в экономику страны. Это потребует сопряжения военной сферы с такими приоритетными отраслями, как обрабатывающая промышленность, станкостроение, IT и другие. Только так можно начать двигаться в сторону военно-промышленного и технологического суверенитета.

Вызовы сегодняшнего дня таковы, что в любой момент противником, которому нужно противостоять, может оказаться искусственный интеллект (например, управляемые ИИ рои дронов или безэкипажных катеров).

Ещё одна сторона новой системности – динамичное сотрудничество с командами «народного ВПК». До сих пор Минобороны предпочитало взаимодействовать с крупными инновационными проектами, поставляя военным большие партии не поддающейся перенастройке продукции, и игнорировало мелкосерийные и малобюджетные, но вариативные разработки. В результате Украина, где государство централизованно координирует небольшие частные проекты и инвестирует в них, опережает Россию в разнообразии и мобильности дронов.

Решение этой проблемы подразумевает создание свободного от бюрократических препон интерфейса для взаимодействия Минобороны с «народным ВПК». Заинтересованными лицами предложены два способа наладить такое взаимодействие. Первый – использовать сеть научно-производственных центров, создаваемых в регионах в рамках нацпроекта по развитию отрасли БПЛА. Второй – создать при военном ведомстве аналог американского Управления перспективных исследовательских проектов (DARPA), приписанного к Пентагону.

Белоусов в состоянии решить эти системные – и в технологическом, и в организационном плане – задачи. На посту первого вице-премьера он последние два года успешно занимался аналогичной по сложности проблемой – переформатированием логистической структуры экономики страны и выстраиванием новых транспортных коридоров, связывающих Россию с рынками Востока и Юга.

Российская система несёт на себе печать влияния кланов, привыкших вмешиваться в выработку таких важных решений, как распределение полномочий, направление финансовых потоков и так далее. С начала 2000-х годов президент с переменным успехом пытается ослабить роль элитных групп, опираясь на людей, которые не участвуют в этих играх и действуют по его личному мандату.

Новый министр обороны – одна из таких фигур. Он никогда не был замешан в освоении и распиле государственных средств. Не связан ни с одним из кланов и никому из них ничем не обязан. Столь же независимо он ведёт себя по отношению к крупному бизнесу. Более того, он несколько раз выступал инициатором его частичного «раскулачивания».

Белоусова называют технократом в прямом, а не вульгарном (политтехнологическом) смысле это слова.

Получаемые таким образом выводы не имеют никакого отношения к элитным играм. Одним из примеров стал его отчёт о состоянии производства беспилотников в России – сухие, порой неприглядные цифры и сделанные на их основе выводы.

Настроенный таким образом министр обороны вполне может распространить этот подход на всю деятельность возглавляемого им ведомства. Право требовать добросовестной работы от подчинённых у него есть. Это не может не сказаться на качестве поставок армии и позволит постепенно очистить Минобороны от влияния клановых интересов – как внутренних, так и внешних (бизнеса, политиков, представителей других ведомств). Кроме того, полагают оптимисты, масштабирование этой практики управления позволит в среднесрочной перспективе снизить роль элитных групп при выработке и принятии решений в других центрах управления.

Главная специализация Белоусова – перспективные технологии. Из этого некоторые эксперты делают вывод о том, что под его руководством Министерство обороны может стать драйвером перехода от рентной экономики к экономике инноваций. Попросту говоря, речь идёт об интенсификации работы цепочки от разработки к финансированию и далее к внедрению и получению экономического эффекта, а значит, и прибыли, используемой для поддержки других инновационных проектов.

Военное ведомство в силу его зависимости от высокотехнологичного производства и заинтересованности в ускорении его цикла (военным, чтобы побеждать, нужно всё более современное оружие) вполне может стать опытным полигоном для обкатки такого перехода.

Важную роль в этом эксперименте должно сыграть замкнутое на первого вице-премьера Дениса Мантурова взаимодействие Министерства обороны как заказчика с исполнителями в лице «Ростеха», других предприятий ВПК, научно-исследовательских институтов и IT-компаний. Пока все эти схемы работают фрагментарно – где-то лучше, где-то хуже, а где-то их вообще нет. Но перспективы открываются очень интересные.

В целом же можно сказать, что с назначением Андрея Белоусова связаны очень большие надежды. Они касаются как текущего положения дел – повышения исполнительской дисциплины, улучшения снабжения армии, наведения порядка в военных заказах, – так и оздоровления системы управления, освобождения от влияния кланов и строительства принципиально новой экономики, то есть будущего всей страны.