Проклятье и роскошь «золотого» полковника
Страну поразили домашние убранства начальника ставропольской ГИБДД Алексея Сафонова. Его дом больше напоминал изнутри версальский дворец. Кто-то обвинил чиновника в страшной безвкусице и цыганщине, кто-то был шокирован образом жизни, который не соответствует зарплате полицейского.
Но давайте честно, все эти вычурные интерьеры Людовика XII мы видим каждый день вечером по телевизору, когда идут включения из Кремля и зала заседания Правительства – те же стулья с бахромой, завитушки и блеск лакированных столов из красного дерева, а глаз слепит сусальное золото, которым щедро покрыты стены и мебель.
Так исторически повелось, ведь по сути российские правители заседают в палатах средневекового итальянского замка, а все эти царские своды, убранства оружейных палат, колонные залы давят и мешают принимать решения. Сидит молодой лейтенант, смотрит после дежурства новости и видит все эти бесконечные атрибуты власти. Ему хочется так же, он – тоже власть.
Поверьте, у половины нашей элиты, которая почти вся в первом поколении, примерно такая же обстановка дома. Так что речь здесь далеко не об эстетических представлениях какого-то конкретного ставропольского оборотня в погонах и не о его крестьянской фантазии.
Наверняка было бедное детство… ну как бедное, как у всех. Родители всю жизнь берегли югославскую мебель, которую еле достали по блату, и очень ей гордились. У всех же был дома хрусталь, который хранился в стеклянном шкафу на самом видном месте. Зачастую он не доставался даже по особым случаям, ведь каждый раз событие было не под стать блеску дефицитных бокалов. Боялись разбить.
«Потом, потом…», – говорили наши родители. И эта жизнь, отложенная на потом, раз… и прошла.
Полковник просто поместил себя за это стекло румынского шкафа из детства, в который ему не позволяли залезать и прикасаться к бабушкиной цветочной вазе. Той самой, которую пару раз в год вынимали под букет гладиолусов. А случайно разбить её, наверное, было самым страшным кошмаром детства.
Вот и купил он себе десять таких ваз и тонны хрусталя, чтобы «дорого-богато», чтобы как в Эрмитаже, куда он попал всего один раз вместе с одноклассниками, в году этак 1987. Долго ехали на плацкарте, впервые далеко от дома и родного хутора, а впереди была Москва с её куполами и картинные залы с коллекцией французской мебели, на которой и восседали августейшие особы.
Из своего окружения детства и юности, наверное, он единственный «выбился в люди» в его понимании и дорвался до баснословных для его психики денег. Все его одноклассники погрязли в ипотеках или живут обычной жизнью.
«Вот бы взять и показать всем, чего я достиг, завести в личный дворец да ждать, пока кто-нибудь спросит, а где туалет», – мечтал он.
Но нельзя, а вдруг спросят, откуда добро, глядя с подозрением на полицейский китель из казённого кондового сукна. Так что представляется, что золотой дворец был для него даже в какой-то мере проклятьем. Что ж, зато теперь вся страна в своих лаптях прогулялась по паркету полковника.